Пьер, или Двусмысленности

– Тогда, возможно, это может быть очень хорошо, Пьер, брат мой… брат мой… могу ли я сказать это теперь?

– Что угодно, все слова твои, Изабелл; слова и миры со всем их содержанием должны смиренно служить тебе, Изабелл.

Изабелл взглянула на Пьера горячо и вопросительно, затем уронила взгляд и коснулась его руки, затем воззрилась на него снова:

– Не говори мне больше ничего, Пьер! Ты мой брат; разве ты не брат мой?.. Но расскажи мне теперь больше о… ней; это все новизна и совершенная странность для меня, Пьер.

– Как я уже сказал тебе, моя прекраснейшая сестра, что у нее такие вот сумасбродные, монашеские представления. Она своенравна; в своем письме она клянется, что должна приехать и обязательно приедет… и ничто на свете не остановит ее. Не питай больше никакой сестринской ревности, сестра моя. Ты увидишь, что это самая добрая, скромная, заботливая девушка, Изабелл. Она никогда не заговорит с тобой о том, о чем не следует говорить, никогда не намекнет на это, потому что она ни о чем не знает. При этом, не зная секрета, она все же имеет неясное, случайное представление о секрете – мистическая, не иначе, догадка о нашем секрете. И ее божья кротость заглушила все ее женское любопытство, так что она вовсе не хочет, каким бы то ни было образом, проверить свою догадку, она довольствуется одной своей догадкой, ибо в этом заключаются, как она думает, ее божья миссия, чтобы прибыть к нам, – только так, только в этом, Изабелл. Ты понимаешь меня?

– Я ничего не понимаю, Пьер, здесь нет ничего, чтобы мои глаза увидели, Пьер, чтобы моя душа поняла. Всегда, как и теперь, я иду, стесненная со всех сторон, окруженная загадками. Да, она приедет; это просто еще одна загадка. Она говорит во сне, Пьер? Будет ли это хорошо, если она будет спать со мной, брат мой?

– На твое усмотрение… как тебе будет угодно… если тебя это не стеснит… и… и… не зная точно, каково положение вещей на самом деле… она, вероятно, ожидает и желает другого, сестра моя.

Изабелл смотрела на Пьера твердым, пристальным взглядом, а он – на нее, имея внешне невозмутимый вид, но без внутренней твердости; и затем она опустила глаза в молчании.

– Да, она приедет, брат мой; она приедет. Но это вплетает свою нить в общую ткань, брат мой… Обладает ли она тем, что именуют памятью, Пьер, памятью? Имеет ли она ее?

– Мы все обладаем памятью, сестра моя.

– Не все! Не все!.. Бедная Белл обладает очень краткой. Пьер! Я видела ее в каком-то сне. Она была белокурой… голубоглазой… она не такая высокая, как я, и немного стройнее.

Пьер вздрогнул:

– Ты видела Люси Тартан в Седельных Лугах?

– Люси Тартан – это ее имя?.. Возможно, возможно… но также во сне, Пьер; она пришла, смотрела на меня умоляюще своими голубыми глазами; казалось, она предостерегала меня от тебя… мне кажется, она была тогда больше чем твоя кузина… мне кажется, она была тем добрым ангелом, который, как говорят, парит над каждой душой человеческой; и мне кажется… о, мне кажется, что я была твоим другим… твоим другим ангелом, Пьер. Взгляни… посмотри на эти глаза… на эти волосы… нет, эти щеки… все темное, темное, темное… и она… голубоглазая… белокурая… о, когда-то румяная!

Изабелл окутала себя своими эбеновыми волосами; она устремила на Пьера пристальный взгляд своих эбеновых глаз:

– Скажи, Пьер, разве меня не окружает траурность? Был ли когда-нибудь катафалк украшен столь пышными перьями?.. О, Боже! Если бы я только родилась с голубыми глазами и белыми локонами! Они дают божественное облачение! Разве ты хоть раз слышал о добром ангеле с темными глазами, Пьер?.. нет, нет, нет… все голубое, голубое, голубое… это цвет небес, голубой… чистый, живой, несказанный голубой, который мы видим в июньском небе, когда все облака истаяли… И добрый ангел приедет к тебе, Пьер. Тогда оба будут ближе к тебе, брат мой, и ты можешь, наверно, выбрать… выбрать!.. Она приедет, она приедет… Когда это случится, дорогой Пьер?

– Завтра, Изабелл. Так здесь было написано.

Девушка устремила пристальный взгляд на скомканный листок в его руке:

– Было бы подло просить об этом, но не столь низко было бы хоть попытаться… Пьер… нет, я не должна говорить об этом… хотел бы ты?

– Нет, я не хочу дать тебе это прочесть, сестра моя; я не хочу, потому что я не имею на это никакого права… никакого права… никакого права… это все… нет, я не имею права. Я сожгу это немедленно, Изабелл.

Пьер отступил от девушки в соседнюю комнату, швырнул лист бумаги в печь, и только когда увидел, как последние клочья пепла рассыпались в прах, повернулся к Изабелл.

Она буравила его бесконечно намекающим взглядом.

– Это сожжено, но не уничтожено; это ушло, но не потеряно. Через печь, трубу и дымоход оно обратилось в пламя и ушло посланием в небеса! Оно появится вновь, брат мой… Горе мне… горе, горе!.. Горе мне, о, горе! Не говори со мной, Пьер, оставь меня. Она приедет. Темный ангел должен служить светлому; она будет жить с нами, Пьер. Не оскорбляй меня недоверием; ее внимательность ко мне я превзойду своей внимательностью к ней… Позволь мне побыть в одиночестве, брат мой.

IV