Затем, с течением времени все незначительные детали им были обдуманы: его мать, Изабель, весь широкий мир; и один единственный вопрос оставался у него – всеобъемлющий вопрос – Люси или Бог?
Но здесь мы опустим описание. Не всякую неназваную душевную борьбу можно описать, и не о всяком горе можно поведать. Позвольте неоднозначной череде событий самой показать их собственную двусмысленность.
Книга XI
Он переходит рубикон
I
Затянутый Мальстримом человек должен будет вращаться по кругу. Нанесите удар по одному концу самого длинного воображаемого ряда бильярдных шаров, стоящих впритык, и самый дальний шар стронется с места, в то время как все остальные остановятся; и это при том, что до последнего шара не дотрагивались вообще. Вот так сквозь длинный ряд предыдущих поколений, будь то рождение или намерение, Судьба наносит человеку удар. Он беззаботно отрицает воздействие удара, поскольку сам он удара не почувствовал, и в самом деле, его не получив. Но Пьер не судил Предопределение Судьбы и Добрую волю, теперь Предопределение Судьбы и Добрая воля судили его, и Предопределение Судьбы выигрывало дебаты.
Особенности тех аргументов, которые ночью и ранним утром после последней беседы с Изабель убедили Пьера принять окончательное решение, теперь действительно неумолимо принуждали его к четким незамедлительным действиям, и даже прежде, чем он потерпит неудачу.
Без осознания того, что описанный путь через заключение брака между ним и ею, который Пьер теперь стремился воплотить, упреждал какие-либо возражения со стороны Изабель, и без соответствующего повода исполнение этого намерения должно было иметь полезное достоинство. Поскольку в столь простое решение, к сожалению, была вовлечена Люси, и её образ был тогда весьма различим в его сознании, то, следовательно, он решил не держать её более в напряжении, а в особой манере жестокого милосердия сразу объявить ей её судьбу; и первое из его утренних окончательных решений состояло в том, чтобы пойти к Люси. И этому, несомненно, способствовало такое пустяковое обстоятельство, как то, что она была к нему географически ближе, чем Изабель, и это, должно быть, сыграло некую дополнительную, хотя и случайную роль, в его настоящем роковом настрое.
В предыдущие лихорадочные дни Пьер старательно искал возможность скрыть свои эмоции от матери определенной заботой и тщательным подбором своего платья. Но теперь, впервые с тех пор, как сама его душа была вынуждена носить маску, он перестал носить бесполезные болеутоляющие средства и скрывать свои чувства. Он пошел в дом Люси с расстроенной душой и изможденным лицом.
II
Она еще не поднялась с постели, а поэтому необычное властное нетерпение направило его прямо к двери её комнаты, и голосом милосердного победителя он потребовал немедленную аудиенцию для обсуждения неотложного вопроса.
Несказанно тронутую и встревоженную из-за своего возлюбленного, к этому моменту сорок восемь часов отсутствующего из-за неких таинственных и нераскрытых дел, Люси, при этом неожиданном вызове охватил внезапный ужас, и, забыв все обычные правила приличия, она ответила на требование Пьера немедленным согласием.
Открыв дверь, он медленно и осторожно приблизился к ней. Как только Люси поймала взглядом его явно обессиленную фигуру, она издала крик, добивающийся сострадания, не сознавая остроты боли, которая его вызвала, и с дрожью приподнялась на своей постели, не произнося ни слова.
Пьер сел возле кровати и обратил всё своё внимание на её испуганное и непорочное лицо.
«В белоснежной одежде и с бледными щеками ты действительно создана для алтаря, но не для того, о котором мечтает твое любящее сердце, – для алтаря возлюбленной жертвы!»
«Пьер!»
«Эта последняя жестокость тиранов заставит их врагов убить друг друга»
«Сердце моё! Сердце моё!»
«Нет,…. Люси, я женат»
Девушка не стала более бледной, но стала белой как любой из прокаженных; постельному белью передалась скрытая дрожь всех её конечностей; одно мгновенье она сидела, рассеянно изучая безучастные глаза Пьера, а затем в обмороке припала к нему.
Быстрое безумие проникло в мозг Пьера; все прошлое показалось мечтой, и все настоящее – неясным ужасом. Он ухватил её, уложил неподвижное тело на кровать и постучал, чтобы позвать на помощь. В комнату прибежала девица Марта и, охватив взглядом две непонятных фигуры, завопила и в ужасе отвернулась. Но повторный окрик Пьера отвлек Марту, и, бросившись вон из комнаты, она вернулась с сильным успокоительным средством, которое вскоре вернуло Люси к жизни.
«Марта! Марта!» – бормотала теперь Люси едва слышным шепотом, дрожа в таких же дрожащих руках девицы, – «скорей, скорей; иди ко мне – прогони его! разбуди меня! разбуди меня!»
«Нет, Богом молю, спи снова», – кричала Марта, склоняясь над нею, обнимая её и искоса бросая на Пьера взгляд, исполненный ненависти и негодования. «Во имя святого Бога, сэр, что это? Зачем вы пришли сюда; будьте вы прокляты!»
«Проклят? – это хорошо. Она снова стала самой собой, Марта?»