ПЬЕР

Эта нарушение общепринятых правил однажды ярко и практически становится очевидным, и тогда появляется серьёзная ориентация на Евангелие, на сильный эгоцентризм в самом большом реальном чуде из всех религий – Нагорной проповеди. С этой божественной горы для всех серьезно любящих молодых людей льётся неистощимый расплавляющий душу поток нежности и заботы, и они, ликуя, прыгают на своих ногах, думая, что основатель их святой религии высказал истины, столь же бесконечно сладостные и успокоительные, как те сентенции, которые воплощают всю любовь к Прошлому и всю любовь, которую только можно предвидеть в каком-либо мыслимом Будущем. Эта Проповедь порождает в сердце восторг; происхождение таких эмоций все юные сердца отказываются приписывать человечеству. Это идёт от Бога! Так кричит сердце, и в том крике – конец всех исканий. Теперь, с проповедью, по-новому прочитанной в его душе, юношество снова пристально разглядывает то, что лежит за границами миров. Немедленно, усугубляя прежнюю ошибку, непреодолимое ощущение откровенной и самоуверенной всемирной фальши проходит к нему; мир кажется насыщенным и пропитанным ложью. Понятие это столь поглощающее, что сначала молодёжь решает отказаться от свидетельства своих собственных чувств: если для неё очевидно движение солнца на небесах, которое она видит своими собственными глазами вращающимся вокруг света, то на основании авторитетного мнения других людей – астрономов, последователей Коперника, которых она никогда не видела, – она полагает, что не солнце идёт вокруг света, а мир вращается вокруг него. Именно так они и слышат то, что искренне говорят хорошие и мудрые люди: Этот мир всего лишь видение, которое будет впитывать ложь насыщаться ею, но в действительности он не столь пропитан и насыщен ложью; наряду с какой-то ложью в этом мире есть и настоящая правда. Но они снова обращаются к своей Библии и вполне явственно вычитывают там, что этот мир безоговорочно развращен и проклят, и что из-за всех опасностей люди должны уйти из него. Но зачем уходить из него, если это Мир Истины, а не Мир Лжи? Тогда, конечно же, этот мир лжив.

И тогда вследствие этого в душе молодого энтузиаста две армии приходят в шок; и если он не оказывается трусливым, или если он не оказывается легковерным, или если он не может найти служащую талисманом тайну, чтобы уравновесить этот мир с его собственной душой, тогда для него в этой жизни нет не только какого-либо мира, но и малейшего перемирия. Тогда без сомнения этот Тайный талисман никогда не будет найден, и человеческой природе кажется, что его не может быть. Отдельные философы снова и снова претендуют на право найти его; но если они, в конце концов, не обнаруживают своё собственное заблуждение, то другие люди скоро обнаруживают его для себя, и, таким образом, эти философы и их тщетная философия позволяют соскользнуть далеко в практическое забвение. Платон, Спиноза, Гёте и еще многие принадлежат к этой гильдии самозванцев вместе с нелепой толпой шотландских поклонников Магглтона и янки, чьим отвратительным акцентом пока ещё сильно исполосованы греческие или немецкие оригиналы «Неоплатоники». В отношении глубокой Тишины, этого единственного Голоса нашего Бога, о котором я прежде говорил, – в отношении этой неназванной божественности эти самозваные философы притворно заявляют, что у них, так или иначе, но есть ответ, который абсурден в своей аналогии – если человек не может получить воду из камня, то как тогда он может услышать голос тишины?

Конечно, все, кто признаёт, что любая из сторон возможного согласия этого мира с нашими собственными душами обладает потенциальным специфическим интересом, тот был Пьером Глендиннингом в описанный нами период. Поскольку, повинуясь самой высокой воле его души, он совершил определенные жизненные поступки, которые уже лишили его мирского счастья и которые, как он чувствовал, должны были, в конце концов, косвенным путём что-то принести и освободить от горьких мыслей.

Уже вскоре после первичного неприятия мистического названия и после начала чтения, и просто для того, чтобы занять себя, Пьер наконец начал получать смутное представление о глубоком замысле автора изорванной брошюры и почувствовал пробуждение большого интереса к ней. Чем больше он читал и перечитывал, чем больше углублялся, тем больше понимал свою неспособность постичь написанное. У него, кажется, появилась некая общая неопределенная догадка относительно него, но он не мог прояснить основную мысль. Причину этого нелегко было установить, видя, что её, порожденную умом и сердцем человека, не так легко разъяснить их собственной органикой. Однако, что-то, более или менее близкое к этому пункту можно будет здесь высказать.