ПЬЕР

Но ещё остается сказать, что сам Пьер написал много проходных произведений, которые принесли ему не только широкое уважение и поздравления от его наиболее близких знакомых, но и никак не меньшее отдельное восхищение у всегда интеллектуального и чрезвычайно разборчивого общества. Короче говоря, Пьер часто делал то, что делали многие другие юноши – публиковался. Но он публиковал не внушительные по форме тома, а более скромные случайные работы в журналах и других уважаемых периодических изданиях. Его великолепный и победный дебют воплотился в восхитительном любовном сонете, названном «Тропическое Лето». Не только общественность приветствовала его небольшие драгоценные зарисовки дум и фантазий, будь то поэзия или проза, но высокий и могущественный кэмпбелловский клан всевозможных редакторов наградил его такими щедрыми комплиментами, один взгляд на которые немедленно воспринимался, как необходимость отдать должное. Они говорили в высоких терминах об его удивительном владении языком, они выражали свое удивление по поводу его благозвучного построения предложений, они с почтением рассматривали сбалансированную проницательность его общего стиля. Но, даже проведя это глубокое проникновение в достоинства Пьера, они всмотрелись в бесконечную даль и признались в своей полной неспособности ограничить своё неподдельное восхищение очень рассудительной плавностью, благородством чувств и выразительностью фантазий. «Этот писатель», – сказал один из них в непослушном взрыве яростного восхищения, – " отличается Прекрасным Вкусом во всем». Другой, после одобрительного цитирования мудрого, подавленного принципа доктора Голдсмита, утверждавшего, что все новое – фальшиво, и продолжавшего применять его к великолепным произведениям перед собой, заключил следующее: «Он превратил невозмутимого джентльмена из гостиной в обыкновенный вал из букв; он никогда не разрешает себя удивлять, никогда не соблазняется вещами грубыми или новыми, как гарантией того, что удивительное должно быть вульгарным, а новое должно быть свежим. Да, в этом и есть слава этого замечательного молодого автора, где вульгарность и сила – два неотделимых свойства – одинаково далеки от него»

Одна треть, проникаясь длинным и красиво написанным обзором, смело, потрясая основы, объявляла: «Этот писатель, бесспорно, весьма уважаемый молодой человек»

Но оказались и такие редакторы различных духовных и религиозных периодических изданий, кто вынужден был дать оценку более серьезную и более завистливую, вследствие более осторожного одобрения. Известный редактор еженедельного клерикального и филологического издания, чьё удивительное знание греческого, древнееврейского и халдейского языков, которому он посвятил, безусловно, большую часть своей жизни, особенно посодействовал ему, решительно высказав следующее безошибочное суждение по работам о стиле в английском языке: «Он безупречен в нравах и везде выглядит невинным» Другой смело рекомендовал читать его излияния в семейном кругу. Третий, не зная, что сказать, заявил, что самые важные черты и цели этого автора были по-евангельски благочестивы.

Ум, по природе менее сильный, чем у Пьера, возможно, мог бы вполне впасть в безбрежное самодовольство от такой хвалебной речи, тем более, при исключении любого возможного сомнения в необратимости объявленного редакторами примитивного вердикта, весьма устойчивого до прихода нового Тысячелетия, которое смогло бы различить династические предпочтения и, возможно, низвергнуть редакторов. Верным было то, что в представлении об общей практической неопределённости этих панегириков и с учётом того, что, в сущности, все они, так или иначе, были благоразумно осторожными, и что все они были панегириками и ничем иным, как панегириками, без какого-либо анализа, – то пожилые приятели из литературных кругов осмеливались говорить нашему герою: «Пьер, это – очень высокая похвала, по моему предоставлению, и вы – на удивление молодой автор, который получил её; но я пока ещё не вижу критических замечаний»

«Критических замечаний?» – вскричал Пьер в изумлении, – «Зачем, сэр, они все – критические замечания! Я – идол критиков!»

«Ах!» – вздохнул пожилой друг, как будто внезапно вспомнив, что это, в конце концов, верно, – «Ах!» – и продолжил курить свою безобидную, ни к чему не обязывающую сигару.