ПЬЕР

Что касается наброска для титульного листа, то нужно признаться, что при виде внушительного перечисления его титулов – длинных и великолепных, подобно тем, что предшествуют провозглашениям какого-нибудь немецкого принца («Наследный Господин заднего двора Кранца Якоби, Абсолютный Сюзерен Конфискованного остова кровати покойной Вдовы Ван Лорн, Прямой наследник Разорившейся пекарни Флетца и Флитца, Последний наследник конфискованных карманных денег Покойной вдовы Данкер; &c. &c. &c…»), Пьер не мог полностью подавить кратковременное чувство восторга. Он низко склонился под своим собственным весом, как автор столь тяжёлого воза литературы. Это породило у него некоторые небольшие опасения, однако, потом он уже решил, что на его восемнадцатом году его титульный лист должен превзойти в общем объёме простую страницу, которая в его отцовской редакции предварялась солидными предположениями Платона. Однако он успокоил себя мыслью, что, поскольку он не мог вмешаться в работу расклейщиков афиш журнала «Газель», которые каждый месяц покрывали стены города гигантскими объявлениями с его именем среди других афиш, то и теперь не сможет – при малой вероятности заключения договора с господами Уандером и Уэном – вмешаться в работу их отдела расклейки; поскольку, одно дело, это просто почтить титульный лист, но другое – лишенная окон стена, бесконечно более доступная, чем большинство стен, и бывшая, по крайней мере, единственным местом в городе, на которое ни один конкурент расклейщиков афиш не смеет посягнуть. Тем не менее, решив, что он должен позволить всем этим расклейщикам афиш выполнять всё самим, он благоразумно и с некоторой долей застенчивости обратился к скромному приёму некоторых деликатных и изысканных авторов, которые, презирая вульгарность громкого парада, удовлетворяются простым написанием своего имени на титульном листе, будучи уверенными, что это достаточная гарантия уведомления о полноте истинного и благородного вкуса. Это для мелких немецких принцев произносились их длинные цветистые титулы. Русскому царю достаточно было начертать простое слово «НИКОЛАЙ» на своих самых главных законах.

Этот ход мыслей завершился, наконец, различными соображениями на предмет анонимности в авторстве. Он сожалел, что не начал свою писательскую карьеру под маской. Теперь уже это могло быть поздно: уже целая вселенная знала его, и напрасно было в конце дня пытаться скрыться от известности самостоятельно. Но когда он разглядел существенное достоинство, уместность и надежность всех моментов анонимности, то не смог не согласиться самым искренним образом с теми неудачниками, которые не только естественно противились любому виду публичности, но со временем начинали стыдиться своих собственных последующих произведений – написанных, в основном, просто ради денег – безжалостно вынудив самих себя создавать звучные титульные листы от разнообразных пекарен и списки погибших ради других финансовых соображений, поскольку вид титульного листа, несомненно, должен был помочь издателю в его продажах.

Но возможно, что направленный, хотя и в целом несознательный мотив Пьера в окончательном отказе – как он потом и сделал – от услуг господ Уандера и Уэна – этих нетерпеливых претендентов на привилегию распространения и укрепления его известности – стал результатом идеи, не очень далеко забегающей вперед в это время, о том, что, вероятно, его будущие произведения могли бы, по крайней мере, сравняться, если не превзойти, в некоторой небольшой степени, то, что уже явлено миру. Он решил ждать своей литературной канонизация, пока не сможет, по крайней мере, перерасти невежественное толкование Закона, который, с исключительной аффектацией доброты, объявлял его «ребенком». Его скромность закрывала от него то обстоятельство, что самые великие начитанные знаменитости в своё время смогли благодаря божественной силе гения стать полными бакалаврами Университета Известности, в то время как такие же юридически несовершеннолетние подростки вынуждены были ходить к своим мамам ради пенсов, с помощью которых подкармливали себя орехами.