ПЬЕР

Три комнаты Пьера в Апостолах были соединены. Первая, с небольшой нишей, где спала Делли – использовалась строго для хозяйственных нужд – здесь они также принимали пищу; вторая была комнатой Изабель; третья была кабинетом Пьера. В первой – столовой, как они называли её, – стояла печь, на которой кипятили воду для их кофе и чая, и где Делли придумывала их лёгкие трапезы. Это был их единственный очаг, снова и снова призывающий экономить до предела, и не позволяющий Пьеру покупать какое-либо дополнительное тепло. Но при разумном подходе, очень небольшое тепло может пойти далёким путём. В данном случае оно уходило приблизительно на расстояние в сорок футов или больше. A горизонтальная труба после изгиба высоко над печью в столовой проходила через перегородку прямо через комнату Изабель и выходила в одном из углов в кабинете Пьера, а затем резко исчезала в стене, где всё дальнейшее тепло – какое бы оно ни было – поднималось через дымоход в воздух, чтобы помочь нагреться декабрьскому солнцу. Сейчас большое расстояние между тепловым потоком у Пьера и его источником, к сожалению, ослабляло и замедляло этот поток. Он едва чуял запах тепла. Оно едва ли могло повлиять на оживление павшего духом самого подвижного термометра, и, конечно, не очень поднимало дух Пьера. Кроме того, этот небольшой поток тепла не тёк через комнату, а, только лишь войдя в неё, сразу же уходил, как проникают в сердце некоторые кокетливые девы; кроме того, он пролегал в самом дальнем углу от единственного места, где с разумным представлением об освещении удачно примостился стол Пьера из бочек и досок. Часто Изабель настаивала на том, чтобы он завёл у себя отдельную печь, но Пьер не хотел слушать об этом. Тогда Изабель предлагала ему свою собственную комнату, говоря, что днём она её совсем не использует – она могла легко проводить своё время в столовой, но Пьер не хотел слушать об этом; он не лишил бы её в уединении доступного комфорта; кроме того, он теперь уже привык к своей собственной комнате и должен был сидеть у определённого окна и никакого другого. Тогда Изабель настаивала на оставлении смежной двери открытой, пока Пьер был занят за своим столом, чтобы, таким образом, тепло из её комнаты могло бы целиком прийти к нему, но Пьер не хотел слушать об этом, потому что хотел быть абсолютно заперт, пока работает; любовь и ненависть извне одинаково исключались. Напрасно Изабель обещала, что не произведёт ни малейшего шума и приглушит остриё используемой ею иглы. Всё напрасно. Тут Пьер не прогибался.

Да, он решил сопротивляться этому в своём собственном уединенном кабинете, хотя странное, необычное поведение одного из наиболее эксцентричных и непримиримых обитателей Апостолов, – кто также был в это время занят серьёзной работой выше по лестнице, и кто отказывал самому себе в полноценной еде ради того, чтобы сберечь большой огонь, – странное поведение этого апостольца, как я его называю, случайно передалось Пьеру через все царства Природы, – это тепло было великим вселенским создателем и животворцем и не могло быть по неразумению удалено с места, где проходил процесс создания великих книг; и поэтому он (апостолец) ради одного этого решил посадить свою голову в парник с нагретым печью воздухом и вынудил свой мозг развиться и расцвести, и выпустить бутон, и успешно раскрыть венчальный, победный цветок, – хотя, действительно, это поведение, скорее, поражало Пьера, – поскольку, по правде говоря, там не было ни малейшей частицы вероятной аналогии с ним – ведь всего лишь одна мысль о его кошельке полностью удалила бы нежелательное посягательство на аналогию и укрепила бы его собственную прежнюю твёрдость.

Однако, высоко и великолепно движение звезд, не зависимо от того, какие астрономические мелодии они могут так породить; впрочем, астрономы уверяют нас, что они наиболее систематичны из всего сущего. Ни у одной старой домохозяйки, ежедневно обходящей свой дом, нет и миллионной части точности большой планеты Юпитер в её установленном и неизменном вращении. Он нашёл орбиту и остался на ней; она была определена им самостоятельно, и он придерживается её периодов. Так, в определенной степени, обстояло и с Пьером, вращающемся теперь по беспокойной орбите своей книги.