ПЬЕР

Теперь он живо, со всеми этими аргументированными перечислениями мельчайших известных фактов, так или иначе, но касался объекта; и уже, в то же самое время, пребывал в убеждении, сильном как смерть, что, несмотря на них, Изабель действительно была его сестрой; и как мог Пьер – поэтичный по природе, и поэтому проницательный, – как мог он не признать существование этого всевидящего и всепроникающего чуда, которое в момент, когда оно неясно и обособлено признается сообществом, столь многозначительно именуется Божьим Перстом? Но это не просто Перст, это – сама Длань вездесущего Бога; разве не гласит Священное писание, что Он держит всех нас в своем Рукаве? – в Рукаве, воистину!

Когда он шел через лес, его взгляд постоянно следовал за меняющейся темной перспективой, удаляющейся от всех видимых обителей и следов этого странного упрямого народа, который в низкой торговле глиной и грязью постоянно стремился распродать естественную возвышенность своих душ; тогда же вошли в ум Пьера мысли и мечты, совсем не приемлемые в городских воротах; ведь только простирающаяся дальше атмосфера девственных лесов с вечным океаном остались по сей день неизменны и неотличимы от тех, что первоначально встречал пристальный взгляд Адама. Из чего следует вывод, что из большинства воспламеняющихся или испаряющихся земных тел, древесина и вода, в пейзаже наименее раздражают глаз.

Теперь все его размышления, хотя и беспорядочные, вертелись вокруг Изабель, как вокруг своего центра, и снова возвращались к ней после каждого экскурса, и снова появлялись некие новые, маленькие зачатки удивления.

У Пьера возник вопрос о Времени. Сколько лет было Изабель? Соответственно всем разумным выводам, исходящим из предполагаемых обстоятельств ее жизни, она, конечно, была старше его, пусть и на неопределенное количество лет, хотя весь её облик был более, чем детским; тем не менее, он чувствовал не только свое физическое превосходство над ней, но ещё, если можно так выразиться, спонтанное живое осознание покровительственного старшинства над ней; он не только думал о превосходящем знании о мире и общих культурных познаниях, но сам, злясь от причины, независимо от всех простых расчетов испытывал чувство, которое самостоятельно объявляло ему о старшинстве вечного ребенка Изабель в конкретное Время. Это странная, хотя и сильная убежденность в такой таинственности, несомненно, получила свое неощутимое, но едва ли сомнительное подтверждение в его уме из-за идеи, порожденной его благоговейным созерцанием простой детскости её лица, которое, пусть и глубоко печальное в целом, всё же, по той же причине проигрывало одну йоту в своей исключительной детскости; так лица настоящих младенцев часто обладают при их самом раннем появлении обликом глубокой и бесконечной печали. Но это была не печаль, а воистину, строго говоря, детскость лица Изабель, которая особенно впечатляла его идеей своей оригинальной и неизменной молодости. Тут присутствовало ещё что-то; ещё что-то, что полностью ускользало от него.

Образно вознесенные согласно выбору всего человечества в более высокие и более чистые сферы, чем те, где обитают сами мужчины, красивые женщины – по крайней мере, красивые душой, а также телом, – несмотря на неустанный закон земной мимолетности, продолжают казаться в течение долгого времени таинственным образом освобожденными от нареченного им увядания; и в то время как внешнее очарование с каждым прикосновением уходит, внутренняя красота с каждым прикосновением заменяет этот исчезнувший цветок с очарованием, которое, недополученное от земли, обладает вечным сиянием звёзд. И еще: почему в возрасте шестидесяти лет некоторые женщины находятся в самых крепких узах любви и вассальной верности с мужчинами, довольно молодыми и годящимися им во внуки? И почему всех совращающая Нинон спровоцировала множество разрывов сердец, будучи семидесятилетней? Из-за постоянной женственной сладости.

С инфантильного, но все же вечно печального лица Изабель, исходила, по мнению Пьера, ангельская искренность, на которую намекал наш Спаситель – одно единственное облачение переходящих душ, поскольку оно – даже у маленьких детей – уже из иного мира.