Лариса прошла мимо, с улыбкой распускаясь счастьем, которое несло с собой всё её тёплое существо: «Вот я, такая же, как и вы, живой огонёк…»
Вдруг сзади её что-то ударило. Несильно, как снежок. Потом ещё… Ноги зацепились за несуществующий порог, сумочка удивлённо брякнулась на лед, который прыгнул навстречу. Ларису что-то скрутило, заставив против желания повернуть голову. А там, из тьмы, явилось знакомое лицо, и чужие руки отпустили её, такую лёгкую, даже в осеннем пальто, на землю.
«
Лицо, такое серьёзное и сосредоточенное, постояло в памяти и растворилось, как растворяется на морозе пар дыхания.
…Михаил чуть-чуть не успел. Он шёл медленно, вглядываясь и одновременно находясь в своём мире.
В свернувшемся у сугроба калачике он сначала узнал только знакомую сумочку, потом, уже совсем отбросив размышления, пригляделся и, не теряясь, медленно выпустил пакет с учебниками из рук, проходя вперёд и выбирая место.
Он мог успеть.
Если всё будет быстро.
Как должно.
Потому, что перед ним лежала Лариса, а обострившееся зрение выхватывало разбросанные вокруг неё красные пятна, которые подпитывались от лежащего комочка и росли.
Стоящих напротив было семеро, им всем где-то лет по 16, в пуке первого – зажат узкий тёмный предмет – финка? – всё это не имело значения…
Михаил сделал ещё шаг вперёд, вынося себя в стойку на дистанцию удара, и… узнал в этом, с ножом, одного из своих учеников…
«
и опустил руки.
***
Дурачок
– Ну, дурачок он и есть дурачок. Подыми глаза! Во-о-он его домишко стоит. Да выше подымай – на самом холмике краюшка! Старая избушка лесничего там, это потом до неё повырубали. Только от избушки вглубь и остался. Родник дальше есть, но сам не найдешь его, зря тока проплутаешь – первый раз с Колькой надо идти – лес там не прибран. Колька-то, хоть и за лесничего, а или не прибирает, или прибирает по-своему – дурачок же, – все ноги себе скопытишь.
– А ты, Владимир Михалыч? Покажи мне хоть направление, а я там не собьюсь – географ же, да и карту знаю – соврал я. Приехав не так давно, я еще не привык к многочисленным обязательным знакомствам, долгим разговорам за жизнь и, честно говоря, за три дня слегка от них подустал и нового не очень-то и хотел.
– Гео-ограф, – Михалыч усмехнулся. – Недосуг мне сегодня, забор надо поправлять – машкина коза всю мою капусту пожрёт. А что гео-ограф – это хорошо! В нашей школе они во как нужны! Да Колька и покажет – чай не сломается!
– Да дома ли он? Может, и нет его?
Михалыч задумался…
– Как ни заходил – всегда он дома есть. Ну, и сейчас я же тут стою, а значит, попадешь на него! Во-о-он краюшка, и тропинка еще сбоку! Иди-иди, тут недалеко!
Михалыч – мой коллега и практически, как он сам дал понять, родной тут мне отец – школьный завхоз, а по совместительству учитель труда и ОБЖ, низкий, но чрезвычайно широкий мужик, сошел с тропки и указал ладонью вперед и вверх:
– Иди. Колька нестрашный, ему чужая нужда своей ближе!
Иду. Родник мне и впрямь был до зарезу нужен. На картах, что взял я в управлении, его нет, а местная артель остро нуждалась в лесе, вот управление, устав с арендаторами скандалить, и постановило – пройти этот лес, да разведать, что к чему. Потому как если родник, то особо охраняемая земля, и рубить на ней – ни-ни. А начальство местное – то ли не указало место, то ли вообще не в теме. В общем, надо было.
С лесником здесь тоже выходила бюрократическая путаница – по документам им числилась жена председателя, которая по факту уже 6 год жила в райцентре, причем и председатель и все вокруг указали в качестве ответственного за угодье какого-то «Кольку», и звучало это как-то совершенно безумно:
– Родник в лесу? Да есть! Большой? Большой! За лесника кто? Да есть! Кто за лесника-то? Да Колька – дурачок!
Вот природа здесь мне, безусловно, нравилась. И люди нравились – спокойные, неторопливые, как и всё вокруг. Такие места! Меловые холмы, поросшие рощами и сосняком, под ними – речушки ли, ручьи, текущие неизвестно куда; в расходящихся стрелках слева и справа – поля, давно нетронутые, заросшие молодой порослью.
Само село раскинулось за спиной позади – вкруг небольшого пруда и яркого пятна зелени, оставшегося от старинного барского сада. Впереди – пресловутый лес, льющийся от середины огромного холма, даже не холма, а горы, в вышину, куда ни дорог, ни просек. Видно, что гора изломанная, будто разбитая двумя оврагами на три чести, из которых правая, дальняя – самая большая, даже отсюда отдавала холодом и каким-то ожиданием, стояла в мрачной неприступности.
И лес впереди другой – ни тебе веселого шелеста, ни ярких вспышек яркой листвы. Старый лес. Сосны – не сосны, а какие-то кедры – я даже усмехнулся эдакой своей неосведомлённости, вспомнив недавнее язвительное «гео-ограф»…
Понятно, почему именно на него точат свои пилы частники-артельщики: таких деревьев по всей области еще поискать. Вырубил, продал – тебе не заброшенные поля поднимать. Нет, господа, это мы еще посмотрим!