Перед бурей

– Я основал Орден Серебряной Длани, – укоризненно сказал он. – Я разглядел в тебе то, чего не видел никто другой. Ты был прекрасным жрецом, но не этого хотел от тебя Свет. Свет нуждался в защитниках, умеющих биться и человеческим оружием, и любовью, силой Света. Другие были сильны в первом, а к Свету обратились позже. Ты же – наоборот. Они были достойными, честными людьми. И благородными паладинами. Но все они ушли, а ты стал верховным экзархом Света. Ты слишком мудр, чтоб отрицать истину, Туралион. Отрицать ее – значит, отрицать сам Свет.

К ужасу Андуина, Фаол двинулся к паладину и широко развел руки. Туралион задрожал, сжал кулаки, но не нанес удара.

– Ищи во мне Свет, – подсказал Фаол. – И ты найдешь его. А если нет, молю: рази без пощады. Я не желал бы влачить существование разлагающегося трупа, оставленного Светом.

Андуин оглянулся и взглянул на подошедшую Калию. Та подняла взгляд на юного короля. Глаза ее были полны страха за друга. Андуин чувствовал то же самое, хоть и познакомился с архиепископом совсем недавно.

«Все будет по воле Света», – подумал он.

На миг Андуину показалось, что разгневанный паладин не станет и пробовать. Но Туралион поднял руку, и их обоих озарил луч золотого солнечного света, хотя в ночной час, когда небесное светило прячет голову за горизонт, такое было невозможно.

Лицо Туралиона – суровое лицо праведника, полагающего, что вершит праведное дело – застыло, как камень. Будто завороженный, Андуин следил за безмолвной борьбой между верой и знанием. Вдруг гранитная маска дрогнула, смягчилась, и Туралион изумленно поднял брови. В ярком золотистом сиянии, накрывшем живого и мертвого, его глаза заблестели от невыплаканных слез, лицо озарилось радостью, и Туралион, паладин Серебряной Длани, верховный экзарх Армии Света, пал на колени. Все это тронуло Андуина так, что он лишился дара речи.

– Ваше превосходительство, – выдохнул Туралион. – Прости меня, старый друг. Ослепленный гордыней, я не заметил того, что находится прямо перед глазами, стоит только приглядеться.

С этим он склонил голову для архиепископского благословения.

Фаол тоже едва сдерживал чувства.

– Мальчик мой, – с дрожью в голосе сказал он, – мальчик мой дорогой. Прощать тут нечего. Были времена, когда я бы с тобой согласился. Ты – единственный паладин того, изначального ордена, оставшийся в живых, последний из единственных моих сыновей. Я рад, что ни смерть, ни Бездна, ни твоя собственная ограниченность не отняли у меня и тебя.

Истлевшая, безжизненная ладонь легла на золотистые волосы паладина, пронизанные сединой. Охваченный тихой, безмятежной радостью, Туралион смежил веки.

– Прими мое благословение, уж какое есть. Любой – хоть живой, хоть мертвый, хоть тот, кто скрывается в таинственном мраке меж жизнью и смертью – только выиграет, если неизменно будет смотреть на мир широко раскрытыми глазами, с открытым умом и открытым сердцем. Встань, мальчик мой, и правь лучше прежнего – ведь теперь ты прозрел и много лучше постиг пути Света.

Туралион неловко поднялся, выпрямился во весь рост и обратился к Андуину.

– Я должен извиниться и перед тобой, – сказал он. – Я решил, что ты надеешься на лучшее в ущерб разуму. И более жестоко ошибиться не мог.

– В извинениях нет надобности, – ответил Андуин, услышав за спиной облегченный вздох Калии. – Всех нас учили бояться Отрекшихся. И даже архиепископ понимает, что многих из них перерождение сделало бесчувственными и жестокими. Но не всех.

– Нет, – согласился Туралион, – не всех. Как я рад возвращению старого друга и наставника!

– Мы будем работать заодно, – заверил его Фаол.

– Если бы это мог видеть Седогрив, – проговорила Калия.

– Когда будет готов, увидит – как и все на свете, – сказал Туралион. – Конечно, я изо всех сил постараюсь его переубедить. А пока что позволь помочь тебе, чем смогу. Такой подарок, какой этой ночью получили мы с архиепископом, должен достаться не только нам.

Андуин улыбнулся. Нет, он не мог видеть будущее, но видел этот момент, и его сердце исполнилось надежд.

– Я с радостью приму твою помощь.

Глава двадцать седьмая Танарис

– А знаешь, – заметил Гриззек, готовясь вместе с Саффи к побегу, – живя с тобой, от скуки не умрешь.

– Мы же продолжим наши игры, верно? – ответила она, бросив на Гриззека такой взгляд, что его сердце тут же размякло, точно желе.

Не будучи полным идиотом, Гриззек понимал: рано или поздно на порог могут явиться те, кто не желает ему ни солнечных лучей, ни радуги, ни долгой счастливой жизни. И приготовился к этому, выкопав – вернее, приспособив второй крошшер копать – подземный ход, что вел из хижины в случайную точку в пределах Танариса. После ухода Галливикса они решили воспользоваться им и бежать. Упаковали, что смогли, включая несколько герметично закупоренных бочонков с азеритом, в маленькую шахтовую вагонетку, а остальное… Ну да, кое-что из сделанного уничтожению не поддавалось, но Гриззек с Саффи разобрали все, что удалось.