Перед бурей. Шнехоты. Путешествие в городок (сборник)

Осенним вечером (было это в конце прошлого столетия) ветер дул совсем неприятным образом. Старый Аарон с руками, сложенными на груди, стоя у печи, казалось, к нему прислушивается. Знал он все голоса ветра и бури, какие околица привыкла издавать, а нигде, может, дивней и страшней не выли они, как здесь. В трубах, на чердаке, в сарае, на дворе ветер свистел, стонал, шумел, хохотал, грохотал, а порой отзывался такими тонами, что самые стойкие люди чувствовали себя обеспокоенными. Казалось, что-то говорит им, гневно, яростно, грозно; иногда ветер издевательски смеялся, то поспешно дышал, как бы уставший, то, убегая, вздыхал и будто бы умирал, чтобы через мгновение вернуться снова и расшатывать крышу гостиницы.

На старого Аарона, занятого расчётами и думающего о чём-то ином, эта музыка стихий производила временами совсем неприятное впечатление… Он гладил бороду, надувал губы и что-то потихоньку шептал, как бы какое заклятье. Два раза подошёл к окну и, заслонившись от света рукой, старался разглядеть, что там делалось на дворе, и с каждым разом медленно, задумчивый, возвращался к печи. На камине при нём, у горевшего огня служанка готовила еду, стараясь защитить огонь от ветра, который попадал через широкую трубу и огонь с дымом нёс в избу.

В помещении не было никого, кроме старой нищенки, которая, покорно войдя, даже не снимая со спины узелков, присела на лавку, и, опёршись на палку, в немного более тёплой атмосфере сморённая сном, дремала.

Не смела она отойти далеко от порога, заняла только угол лавки. Имела на себе серую сермягу, залатанную, на ногах – лапти, на лице – почерневший платок, который заслонял ей лоб, а на спине – корзину и саквы, верёвками привязанные к плечам. Никто к ней не обратился, когда вошла, и она ни к кому… Старый Аарон посмотрел только; она поместилась в углу, не требуя ничего, кроме отдыха.

К ночи буря усилилась. Вечерний сумрак сменился темотой, которую небо, заслонённое тучами, увеличивало. На тракте было пусто, а в постоялом дворе грустней. Аарон, согласно обычаю, собирался в углу стола в первой комнате на вечернюю молитву, ибо был человеком религиозным и набожным – из шкафчика в другой комнате, прибитого к стене, он уже было вынес книжку, которая помещала всю его талмудскую библиотеку, когда ему показалось, что на дворе что-то застучало. Он насторожил уши, поскольку допускал скорее иллюзию, чем возможность, потому что кто бы так поздно и в таую пору в его корчму постучал.

Затем ржание лошади вывело его из сомнения. Положил на стол книжку и с любопытством, казалось, ожидает, какого гостя принёс ему ветер.

Старая нищенка, сидящая у двери, погруженная в дремоту, также подняла голову и поглядела ко входу – кого Господь Бог принесёт. Блеск от огня упал на её чело, наполовину прикрытое, и зарисовал исхудавшее лицо, покрутое сморщенной кожей, невзирая на возраст, регулярных ещё и почти красивых черт. Что-то благородное поражало в этом лице, выражением не усталости и исчерпанности, но горячки и раздражения. Заметив, что этим движением открыла лицо, сперва прикрытое, она потянула резко платок и опустила голову.

За дверью слышен был удар руки, которая искала ручку, дабы её отворить. Через мгновение дверь, резко толкнутая при помощи ветра, со стуком отворилась, и мужчина огромного роста, странно одетый, наклоняя голову, вошёл в постоялый двор. Тут же за ним были видны двое других, идущих следом, но легко было понять, что тот, что предшествовал, имел на это право.

Аарон, знающий всех в соседстве и околице, сразу понял, что путник был издалека. Также он имел необычную на себе одежду, хотя в то время костюм был очень разнообразный и произвольный.

Плечистый, сильный, рослый как дуб, с головой, покрытой седеющими волосами и меховым колпаком, лицо имел загорелое, чёрное, глаза в нём ещё более чёрные, а борода, расстрёпанная, буйная, широкая, нижнюю часть лица разглядеть не позволяла. Имел на себе тулуп из чёрных барашков, покрытый шёлковой материей, подпоясанный тонким шерстяным поясом, который был обёрнут несколько раз и спереди завязан на узел. Широкие красные шаровары свисали на чёрные, дорожные ботинки, достающие до колен. Ремни, которые скрывались под поясом, держали крепкую турецкую саблю, поднятую вверх и блестящую богатой оправой.

Двое, идущие за них, в коротких кожушках, в бараньих шапках, будто бы придворные, будто бы слуги, один с чеканом в руке, другой с пистолетом на шнуре сбоку, оба с саблями в стальных ножнах – издалека готовые на кивок и глазами искали панского взгляда. Но путник не к ним смотрел, но гостиницу разглядывал. Одну руку держал за поясом, другую на рукояти сабли.

Аарон приблизился, наклоняя ермолку.

– Ты тут хозяин? – приглушённым голосом спросил прибывший.

– К услугам ясного пана, – с некоторой важностью сказал еврей, не подходя слишком близко.

– Мы можем тут переночевать? – подхватил, водя глазами по кругу, путник.