Перед изгнанием. 1887-1919

Немного спустя после смерти великого князя Алексея смерть отца Иоанна Кронштадтского[120] опечалила всю Россию. Уже при жизни о. Иоанн почитался за святого. В двадцать шесть лет назначенный священником в собор св. Андрея в Кронштадте, он с самого начала службы снискал любовь и обожание паствы. Почти все его время было посвящено визитам к бедным и больным. Он отдавал им все до последней копейки, и ему не раз случалось возвращаться домой босым, оставив обувь нищему, встреченному по дороге. Бесчисленные посетители приезжали к нему отовсюду, иногда даже магометане или буддисты, которые просили его молитвы. Выздоровления, происходившие по его молитвам, часто расценивались как чудесные.

При рождении одного из моих братьев мать находилась в таком тяжелом состоянии, что медики признались в собственном бессилии. Она была уже в коме, когда к ней призвали отца Иоанна. Когда он вошел в комнату, больная открыла глаза и протянула к нему руки. О. Иоанн опустился на колени близ ее кровати и погрузился в долгую молитву. Поднявшись, он благословил мать и сказал просто: «Бог ей поможет, и она выздоровеет». Действительно, вскоре она была вне опасности.

Ввиду все растущего числа кающихся о. Иоанн учредил коллективную исповедь. Многие свидетели говорили мне, что шум голосов в церкви был невообразим, всякий хотел быть услышанным прежде других. Голоса женщин, более пронзительные, всегда преобладали. Некоторые из прихожанок, называвшие себя «иоаннитками», очень надоедали о. Иоанну. Убежденные, что он был воплощением Христа, они часто пускались в демонстрации, близкие к истерии, пытались, например, броситься на него и укусить до крови. Он отказывал им в причастии.

Он сохранил дружбу с моей матерью-и часто приходил к ней, когда я был еще ребенком. Я никогда не забуду его светлый проницательный взгляд и добрую улыбку. Последний раз я видел его в Крыму, незадолго да его смерти. Я запомнил слова, сказанные им мне в тот день: «Божественное дуновение для души то же, что дыхание для тела: как человек не может жить без воздуха, душа не может жить без дуновения Божьего».

О. Иоанну было 78 лет, когда под предлогом визита к умирающему его заманили в засаду и избили. Он был обязан жизнью лишь вмешательству привезшего его кучера. Последний сумел вырвать его из рук нападавших и привез домой полумертвого. Он таки не смог оправиться от полученных ударов и умер спустя несколько лет, не пожелав назвать имена своих палачей. Его смерть была большим несчастьем для России и особенно для наших государя и императрицы, потерявших в нем верного и мудрого советника.

Той же зимой таинственное событие напомнило мне обещание, которым я обменялся с братом в то время, когда мы занимались оккультизмом. Мы тогда решили, что тот из нас, кто первым умрет, явится к живущему. Однажды, когда я был в Петербурге, на Мойке, я проснулся ночью и, влекомый побуждением, которому не мог сопротивляться, поднялся, пересек комнату и направился к комнате брата. Комната оставалась запертой на ключ после его смерти. Вдруг я увидел, что дверь открывается, и Николай появляется на пороге. Его лицо сияло, он протягивал мне руки… Я хотел к нему кинуться, но дверь тихо закрылась, и я больше ничего не увидел.

* * *

Наша жизнь в Царском Селе была очень монотонна. Кроме Дмитрия я почти никого не видел. Много раз в течение зимы императрица приглашала меня в Александровский дворец. Она хотела говорить о моем будущем и предлагала быть духовным руководителем. Но если мне было легко открывать сердце перед ее сестрой, то с ней я никогда не чувствовал себя свободным: тень Распутина, казалось, всегда вставала между нами.

«Всякий честный, уважающий себя человек, – сказала она мне однажды, – должен служить в армии или взвалить на свои плечи придворную службу». Я удивлена, что ты не делаешь ни того, ни другого».

Я ответил, что испытываю отвращение к войне и военная карьера внушает мне непреодолимое отвращение. А что касается придворной службы, то у меня слишком сильна любовь к независимости и свободным высказываниям, чтобы быть когда-нибудь хорошим придворным. Я не представляю себя и на гражданской службе, какой бы она ни была. В будущем я должен буду управлять огромным имением со всей ответственностью, соответствующей такому положению. В моем ведении будут наши земли, заводы, благосостояние крестьян. Эти труды, правильно понятые, – тоже способ служить стране, а служа стране, я служу государю.

Императрица заметила, что я назвал Россию прежде царя: «Но царь – это Россия!» – воскликнула она.

В эту минуту дверь открылась, и в комнату вошел Николай II. «У Феликса совершенно революционные идеи!» – сказала ему императрица. Император изумленно раскрыл глаза, остановил на мне свой добрый взгляд, но промолчал.