Перед изгнанием. 1887-1919

Не избежал я и некоторых разочарований. Значительная сумма, которую я израсходовал, продав некоторые личные вещи, исчезла за несколько дней. Я заметил, что некоторые эксплуатируют мою наивность, другие платят мне неблагодарностью. Я понял, наконец, что всякая денежная помощь должна оказываться с умом и сопровождаться сердечностью и беззаветностью, живым примером которых была великая княгиня. Почти каждый день я стал навещать больных в московской больнице. Эти бедные люди свидетельствовали мне трогательную признательность за то немногое, что я мог для них сделать, в то время как на самом деле это я был обязан им за то, что они приносили мне, не ведая о том. Я завидовал врачам и санитарам, которые могли оказать им более существенную помощь.

Я был проникнут благодарностью великой княгине, понявшей безнадежную пустоту моей души и обратившей меня к новому существованию, но меня мучила мысль, что она недостаточно меня знает и могла сохранить на мой счет некоторые иллюзии.

Оставшись однажды с ней наедине, я поверил ей то, что, как и предполагал, она не знала из моей частной жизни. Она выслушала меня молча и, когда я кончил, поднялась, обняла и благословила. «Не беспокойся, – сказала она, – я знаю о тебе больше, чем ты себе представляешь. Потому я и заинтересовалась тобой. Тот, кто способен на многое дурное, может также сделать много добра, если он сумеет выбрать свой путь. Какова бы ни была серьезность ошибки, она искупается искренностью раскаяния. Вспомни, что душа оскверняется лишь грехами рассудка; она может остаться чистой, несмотря на слабость тела. Меня интересует твоя душа. Я хочу раскрыть ее тебе самому. Судьба дала тебе все, что может желать человек; тебе много дано, и с тебя много спросится. Подумай о твоей ответственности; ты должен подать пример и заслужить уважение. Испытания, которые ты проходишь, должны тебя научить, что жизнь – это не развлечение. Подумай о добре, которое ты можешь сделать. И о зле, которому можешь служить причиной. Я много молилась за тебя и верю, что Господь услышит меня и поможет тебе».

Сколько блистательных надежд, сколько внутренних сил дали мне эти слова!

Мать, видя, что я занят в Москве под добродетельным влиянием великой княгини, продлила мое пребывание в Архангельском. Мы были там одни. Мать проводила большую часть дня на могиле брата; отец, занятый своими делами, был вовсе невидим.

Я же работал в Москве и приезжал лишь к обеду. Вечером, когда отец уходил к себе, я оставался с матерью часто до глубокой ночи. Общее горе еще больше нас сблизило, но ее нервозное состояние запрещало говорить с ней свободно, как я любил это делать, и я страдал от этого противоречия. Возвращаясь в свою комнату, больше размышлял, чем спал. Я пренебрегал религиозными книгами, которые мне давала мать и великая княгиня: простые и глубокие слова, которые я слышал, были достаточной пищей для размышлений. До сих пор живя лишь для удовольствия, избегая страдания во всех его видах, я не понимал, что оно может быть ценнее, чем богатство и могущество. Теперь я чувствовал их тщетность. Утратив желание владеть, так же как и желание господствовать, я обрел настоящую свободу.

Отныне я решил переменить жизнь. У меня было множество планов, которые я несомненно бы осуществил, если бы не был должен покинуть свою страну. Я мечтал сделать из Архангельского художественный центр, построив в окрестностях целую серию жилищ, в том же стиле для художников, музыкантов, писателей, артистов. Там была бы академия, консерватория и театр. Сам дворец я сделал бы музеем, оставив несколько комнат для будущих выставок. Я предполагал еще украсить парк, запрудив реку, чтобы затопить окрестные поля и превратить их в огромное озеро, террасы были бы продолжены до самой воды.

Мои проекты не ограничивались Архангельским. Мы владели в Москве и Петербурге домами, в которых не жили: они стали бы больницами, клиниками, приютами для стариков. Дома на Мойке и в Москве были бы превращены в музеи, собирающие лучшие картины. В имениях в Крыму и на Кавказе я разместил бы санатории. Я рассчитывал оставить по одной или двум комнатам для собственных нужд во всех этих местах. Земли перешли бы к крестьянам; фабрики и заводы объединены в акционерное общество. Продажа всех украшений и драгоценностей, не представлявших художественного или исторического интереса, с прибавлением банковского серебра позволила бы мне основать капитал, доходы с которого сделали бы реальным осуществление всех этих проектов.

Это были лишь мечты о будущем, но они неотступно преследовали меня. Я непрерывно рисовал планы и искал новые комбинации. Я был так ими захвачен, что мне случалось видеть в мечтах Архангельское таким, каким я его воображал.