Перед изгнанием. 1887-1919

– Ты, милый, человек действительно очень сообразительный, – сказал он мне однажды. – Ты все понимаешь с полуслова. Если захочешь, я тебя сделаю министром.

Это предложение меня смутило. Я знал, что он с легкостью мог исполнить любые свои фантазии, и представил себе смешной скандал, который могла бы вызвать протекция такого человека по отношению ко мне. Я ответил смеясь:

– Я к вашим услугам, но прошу вас, никогда не думайте сделать меня министром.

– Почему ты смеешься? Может, ты думаешь, что я не могу сделать то, о чем говорю? Я могу все. Я делаю, что хочу, и все мне повинуются. Вот увидишь, ты будешь министром.

Он говорил с уверенностью, которая меня серьезно обеспокоила. Я уже представлял себе всеобщее изумление в день, когда газеты объявят об этом назначении.

– Ради Бога, Григорий Ефимович, не делайте этого. Какой из меня министр?. И потом, зачем? Гораздо лучше, если я вам буду помогать негласно.

– Возможно, ты прав, – ответил Распутин. – Пусть будет, как ты хочешь.

Потом он добавил:

– Вот видишь, не всякий рассуждает, как ты. Большинство из тех, кто ко мне приходит, говорят: «Устрой мне то, устрой мне это». Всякий чего-нибудь хочет.

– И как вы разделываетесь с этими просителями?

– Я их отправляю к министру или какому другому влиятельному лицу со своей запиской. Иногда я их посылаю прямо в Царское… Так я раздаю посты.

– И министры вас слушаются?

– Все! – воскликнул Распутин. – Все обязаны мне за свои должности. Как они могут меня не слушаться? Они прекрасно знают, что если не будут послушны, то плохо кончат… Все меня боятся, все без исключения, – подтвердил он после минутного молчания. – Мне достаточно, чтобы настоять на своем, сильно ударить кулаком по столу. Именно так с вами, аристократами, надо обходиться. Вы завидуете, что я в смазных сапогах по царским хоромам хожу. Вы все больно гордые, а это, милый, грех. Если хочешь быть угодным Богу, прежде всего истреби свою гордыню. Распутин цинично рассмеялся. Он был под хмельком и настроен на откровенность. Он сообщил мне средства, которыми обуздывает гордость:

– Вот, милый, – сказал он, глядя на меня со странной улыбкой, – женщины: это хуже, чем мужчины, с них и надо начинать. Да, вот как я поступаю, когда отвожу всех этих дам в баню. Я им говорю: «Сначала разденьтесь и вымойте мужика». Если они ломаются, я их быстро… и гордость, милый, у них проходит.

Я, ошарашенный, молча слушал следовавший затем гнусный рассказ, подробности которого невозможно изложить. Я боялся его прервать. Говоря, он опустошал стакан за стаканом.

– А почему ты не пьешь? Ты что, боишься вина? Может быть, оно лучшее из лекарств и все излечивает без ваших пилюль. Это Богом данное средство для усиления души и тела. Так я черпаю ту безграничную силу, какой наградил меня Господь. Между прочим, знаешь Бадмаева? Вот настоящий доктор, который умеет сам готовить все свои лекарства. А Боткин и Деревенко[158] ничего в этом не понимают. Травы, которые использует Бадмаев, – это от самой природы; их берут в лесу, в полях, в горах… Это Бог их взрастил, поэтому в них есть божественная сила.

– Скажите, Григорий Ефимович, – спросил я со страхом, – не принимают ли государь и наследник эти травы?

– Ну, конечно, Она сама и Аннушка[159] об этом заботятся. Они только боятся, как бы Боткин не узнал. Я им все время повторяю: если кто-нибудь из ваших врачей узнает про мои средства, то это страшно повредит больному. Так что они действуют осторожно.

– Какие же средства вы предписываете императору и цесаревичу?

– Они самые разные, милый. Ему дают чай, который приносит милость Божию. Мир царит в его сердце, и все кажется добрым и веселым. Впрочем, – прибавил Распутин, – какой он царь? Это Божье дитя. Ты еще увидишь, как мы все устроим. Все пойдет на лад.

– Что вы хотите сказать, Григорий Ефимович, что пойдет на лад?

– Очень ты любопытен, все хочешь знать… В свое время узнаешь.

Я еще не видел Распутина таким общительным. Видимо, вино развязывало ему язык. Не хотелось терять этой возможности узнать как можно подробнее о затеянных интригах. Я предложил ему еще выпить со мной. Мы долго молча наполняли бокалы. Распутин выпивал свой махом, тогда как я только притворялся, что пью. Опустошив бутыль очень крепкой мадеры, он, шатаясь, направился к буфету за другой. Я вновь наполнил его бокал, налив себе немного, и возобновил прерванный разговор.

– Помните, Григорий Ефимович, вы однажды сказали, что хотите иметь меня союзником? Я охотно соглашаюсь вам помогать, но для этого надо, чтобы вы мне разъяснили свои планы. Вы сказали, что будет много перемен, но когда это произойдет? И почему вы мне об этом не говорите?

Распутин посмотрел на меня внимательно, потом полуприкрыл глаза и сказал после нескольких минут задумчивости: