Перед изгнанием. 1887-1919

Убежден, что в глубине души он одобрял мое намерение. Но его поведение мне не понравилось. Не доверял ли он мне или боялся быть замешанным в опасном приключении? Как бы то ни было, я быстро понял, что на него рассчитывать не приходится.

Совсем иначе меня принял Пуришкевич. Только я заговорил о намерении покончить с Распутиным, как он заверил меня в своей поддержке с его обычными живостью и пылом. Он хотел было меня предупредить, что Распутин очень осторожен и до него нелегко добраться.

– Это уже сделано, – сказал я.

И рассказал о своих визитах к «старцу» и наших беседах. Я сказал ему о великом князе Дмитрии, капитане Сухотине, а также о моем визите к Маклакову. Осторожность последнего его не удивила. Он пообещал поговорить с ним и попытаться убедить присоединиться к нам.

Пуришкевич также считал, что Распутин должен исчезнуть тайно. Встретившись с Дмитрием и Сухотиным, мы решили, что яд – самое надежное средство для того, чтобы убить «старца», не оставив следов убийства.

Наш дом на Мойке был выбран местом казни. Помещение, которое я устроил в подвале, прекрасно подходило для выполнения задуманного плана.

Это решение сначала возбудило во мне чувство протеста: перспектива завлечь к себе человека и убить его заставляла леденеть от ужаса. Каков бы ни был этот человек, я не мог решиться на убийство гостя.

Друзья разделяли мои угрызения, но после долгих споров договорились ничего не менять в наших планах: надо было спасать страну любой ценой, даже переступая самое законное отвращение.

Мы согласились на пятого сообщника, которого предлагал Пуришкевич, медика из его группы, доктора Лазоверта. Решено было дать Распутину дозу цианистого калия, достаточную, чтобы убить мгновенно. Я должен был остаться с ним наедине, когда он придет. Остальные должны были быть готовы помочь мне силой в случае необходимости.

Каковы бы ни были результаты нашего поступка, мы условились никогда не раскрывать нашего участия в убийстве Распутина.

Несколько дней спустя после нашего разговора Дмитрий и Пуришкевич уехали на фронт.

Ожидая их возвращения, я вновь пошел, по совету Пуришкевича, к депутату Маклакову и был приятно удивлен перемене в его поведении. Он одобрял наши планы, но, когда я предложил присоединиться к нам, ответил, что, очень вероятно важные дела вынудят его уехать в Москву к середине декабря. Я доверил ему тем не менее, наш план во всех подробностях. Он слушал очень внимательно… но не выразил никакого желания принять активное участие в заговоре.

Когда я уходил, он пожелал мне удачи и подарил резиновую дубинку.

– Возьмите на всякий случай, – сказал он, улыбаясь.

* * *

Всякий раз, встречаясь с Распутиным, я испытывал отвращение к себе. Эти визиты стали для меня ужасной пыткой.

Незадолго до возвращения Дмитрия и Пуришкевича я опять отправился к нему.

Он был в очень хорошем настроении,

– Чему вы так радуетесь? – спросил я.

– Потому что сделал действительно хорошее дело. Теперь недолго ждать, скоро придет наша очередь веселиться.

– О чем же речь?

– О чем, о чем, – сказал Распутин, передразнивая, – ты меня боишься. – продолжил он, – поэтому перестал ко мне приходить. А я могу рассказать тебе много интересного… Но я тебе ничего не скажу, потому что ты боишься меня и всего боишься. Если бы ты был посмелее, я бы все сказал.

Я старался объяснить, что занятия в Пажеском корпусе занимали все время и потому я не приходил к нему. Но он не дал себя убедить.

– Знаю, знаю… ты боишься, и твои родители не позволяют тебе ко мне ходить. Ведь твоя матушка заодно с Лизаветой. У обеих одна мысль: выгнать меня отсюда. Но нет, у них не выйдет, их не послушают; меня любят в Царском Селе гораздо больше.

– Григорий Ефимович, вы в Царском Селе ведете себя совсем по-другому, говорите только о Боге, и поэтому вам верят и вас любят.

– А почему, милый, не говорить с ними о Боге? Они очень набожны и эти беседы им нравятся… Они все понимают, все прощают и ценят меня. Все худое, что им говорят обо мне, ничему не послужит, потому что они не верят тому, что им рассказывают. Я им часто говорил: «Вы увидите, на меня будут клеветать. Тогда вспомните о Христе, как его гнали. Он тоже страдал за правду». Вот они всех выслушивают, но делают лишь то, что им совесть велит.