Перед последним словом

— А очень просто! Борис придет, потычется, потычется в закрытую дверь, а я его позову к себе, утихомирю. У меня он и побудет, пока не остынет. Тогда и впустишь его.

Как ни была взволнованна Надя, все же разглядела всю нелепость совета.

— Поступай как хочешь, но советую я тебе дело! — поставила последнюю точку Калерия Степановна.

Борис, когда работал в первую смену, возвращался обычно в 18 часов. Значит, до его прихода было немало времени. Но Надя, как это бывает в подобных случаях, стала перебирать в памяти все свои ошибки и промахи, за которые сердился Борис. И чем ближе был приход Бориса, тем острее тревога раздирала Надю.

18 часов. Прошло еще пять минут. Десять! Двадцать! А Борис домой не приходит. Все ясно — Пожнина делает свое дело: Борис все уже знает. Что теперь будет? Прошло еще несколько минут, и по коридору застучали шаги Бориса. Надя, растревоженная до того, что потеряла способность трезво рассуждать, поддавшись всплывшему в помраченном сознании совету Калерии Степановны, в судорожном стремлении как-то отодвинуть встречу с мужем, ринулась к двери и дважды повернула ключ.

Борис подошел к своей комнате, нажал на дверную ручку, но дверь не открылась. Значит, ему не почудилось, замок действительно щелкнул. С чего это Надя заперлась? Он дернул ручку сильнее. Дверь не отворялась.

Надя напрасно винила Пожнину. Борис задержался на работе. Пожнина, хотя и видела его, когда он шел домой, но в разговор с ним не вступила, только буркнула ему вслед что-то не совсем понятное, нечто вроде:

— Поди, обрадует тебя сегодня твоя Надя.

Стоя у двери, Борис, все еще только недоумевая, сказал:

— Надя, открой!

И звучало это спокойно, словно он увещевал: пошутила и хватит.

Надя не отвечала, но и дверь не открывала. Да и как ей открыть? Как объяснить, что заперлась? Она ждала: Калерия Степановна позовет к себе Бориса. Обещала! Чего это она медлит?

— Открой! — потребовал Борис, теперь уже не только удивленный, но и обеспокоенный. И не только тем, не стряслось ли что-либо, но и мыслью, не ставит ли она его в смешное положение.

Надя не отвечала, но Леша подбежал к двери и закричал:

— Папа! Папа!

— Леша, отойди от двери! — приказала Надя.

Ничего не понимая, стыдясь соседей, Борис тише

прежнего сказал в закрытую дверь:

— Ты что, с ума сошла, открой сейчас же!

— Не открою!

И тут Борису вспомнилось: „Обрадует тебя сегодня Надя”. На что намекала Пожнина? Почему она наперед знала, что Надя запрется? Что там в комнате творится? И, не думая больше о соседях, он забарабанил в дверь.

По ту сторону двери заплакал Леша.

— Права дворничиха, — в глубокой обиде сказал Борис, — „обрадовала” ты меня сегодня.

Так Борис, сам того не зная, укрепил в Наде уверенность в том, что Пожнина все открыла ему и, небось, добавила и то, чего и не было. Нет, теперь нельзя, никак нельзя открыть дверь! Но чего это Калерия Степановна не зовет Бориса?

Борис продолжал стучать в дверь сначала кулаком, потом ногой, грохот разносился по всей квартире. Дверь не поддавалась. Положение становилось все нелепее и смешнее: муж стучится в дверь, за которой заперлась жена. На него накатывается такая слепящая, обжигающая ярость, которой он еще в себе не знал. Борис внезапно перестал стучать и сказал — предупредил:

— За топором иду!

На привычном месте в кухне топора не оказалось. Кирилл Кириллович, старый холостяк, грел на плите суп. Из кухни ему был виден Борис, колотивший в дверь. Узнав, что тот ищет топор, Кирилл Кириллович „по-добрососедски” помог отыскать его.

Борис с топором в руке вернулся к двери своей комнаты, нажал на ручку, — вдруг Надя образумилась и открыла дверь. Надя не образумилась.

— У меня топор, — Борис как бы для подтверждения своих слов слегка ударил им по двери.

За дверью молчали.

— Откроешь? — и, не дождавшись ответа, в яростном угаре он грохнул по двери.

Из-за полуоткрытой двери своей комнаты соседка Евдокия Андреевна наблюдала за всем тем, что происходило у Колпаковых.

Это она, давая показания в суде, всплакнула от сочувствия к Наде и Борису.

Увидев в руках Колпакова топор, Евдокия Андреевна дверь в свою комнату прикрыла, но так, чтобы щель осталась и можно было все разглядеть. Она и мужа рукой к себе поманила, пусть и он поглядит, но тот только отмахнулся. Обо всем увиденном и услышанном Евдокия Андреевна подробнейшим образом, ничего не упуская, рассказала и следователю, и суду.

Кирилл Кириллович осторожно пронес свою тарелку супа мимо Бориса, бившего по двери тем самым топором, отыскать который ему помог обходительный старый холостяк.

Из своей комнаты вышел Дмитрий Кузьмич. Впрочем, „вышел” будет не совсем точно! Дмитрий Кузьмич остановился на пороге своей комнаты и, поглядев на Колпакова, сказал сердито и громко „безобразие!”. Но это не образумило Колпакова. Тогда Дмитрий Кузьмич крикнул:

— Прекратите хулиганить!

Борис колотил в дверь.

Возмущенный Дмитрий Кузьмич вернулся к себе в комнату и затворил за собой дверь. Сделал он это настолько энергично, что имел право сказать: „Я хлопнул дверью”.