Перед последним словом

Но разберется ли Николай Платонович? И дело тут не только-в том, что в горе нелегко быть справедливым к тому, кто его причинил. Дело еще в том, что самого важного и нужного для понимания Сережи, его рассказа о том, как все случилось, Николай Платонович и не услышит. По обычному в то время порядку — сейчас он изменен — Николай Платонович будет вместе с другими свидетелями удален из зала и вызван только после того, как Сережа закончит свои объяснения. А ведь нужно, крайне нужно, чтобы отец Толи услышал все то, что скажет Сережа. Это нужно Николаю Платоновичу, это нужно и Сереже.

И защита заявляет ходатайство о том, чтобы суд, отступив от обычного порядка, первым, до объяснения подсудимого, допросил Николая Платоновича. После он останется в зале И услышит все то, что скажет Сережа, и услышит, как он это скажет.

Но, допрошенный первым, не вызовет ли он, заражая сочувствием к себе, такой гнев против убийцы сына, который помешает непредвзятому восприятию показаний Сережи, не лишит ли он Сережу способности владеть собой? А она ему и без того нелегко дается.

Опасения защитника в какой-то мере оказались оправданными. Показания Николая Платоновича накалили зал. Нет, Николай Платонович не обрушивался на виновного в смерти Толи, не клеймил его и даже не корил. Он очень точно, без всякой сентиментальности рассказал о своей семье и о том, как верен и постоянен был Толя в своей дружбе с Сергеем Бессоновым. Но он не мог не сказать и о том, как был бы Толя возмущен, скажи ему, что Сергей способен рисковать жизнью друга без всякой причины, просто так, от скуки. Нет, Толя не мог бы поверить, что Сергей Бессонов способен „играть жизнью” друга.

Затасканная фраза „играть жизнью” здесь, в судебном зале Октябрьского района Ленинграда, наполнилась таким страшным смыслом и обернулась тягчайшим обвинением. Получи присутствовавшие в зале право определять наказание, они бы, не колеблясь, избрали самое суровое.

И все же опасения защитника, если говорить о самом главном, оказались напрасными. В процессе над Сергеем Бессоновым было еще раз доказано, что судьи показывают образец подлинного беспристрастия, вдумчивого и требовательного. Это — одно из важнейших условий нравственного воздействия суда на аудиторию, один из самых действенных методов нравственного воспитания, укрепления справедливости.

Суд вел нелегкий поиск правды. Он подробно, даже дотошно допрашивал не только Сергея, но и свидетелей, которые ничего не могли рассказать о том, как был убит Толя, но могли многое раскрыть в характерах обоих друзей. Суд допрашивал, выявляя сущность Толи и Сережи, подростков, так трагически связанных.

Мягкий, стеснительный увалень Сережа не блистал способностями, не привлекал особым умом или яркостью чувств, но как-то случилось, что стал в классе „заветным ящичком”: если кого-либо из однокашников одолевали трудные сомнения или жизненные неурядицы, Сережа оказывался тем самым нужным, самым необходимым в эту минуту человеком, с которым делились.

Были еще две особенности у Сережи, и над ними класс добродушно потешался. Сережа слыл отчаянным спорщиком, спорил по любому поводу, спорил азартно, очертя голову. Но умел, когда убеждался, что не прав, и признать это и над собой посмеяться. И был Сережа правдив, как считали в классе, до смешного. Спросит классный руководитель Сережу, нс знает ли он, что случилось с живущим с ним в одном доме Борей Токаревым, почему тот не пришел в школу. Весь класс знает, что Боря унесся в Кавголово осваивать трамплин.

Сережа встает и долго молчит, переминаясь. Сказать „не знаю” — неправда, сказать правду — выдать Борю. Класс с интересом наблюдает, как мучается Сережа, и наконец тот выдавливает из себя: „Не могу сказать”, вызывая дружный смех.

— Нет, — сказал классный руководитель на реплику судьи, — нет никакого противоречия между тем, что я писал в характеристике, и тем, что я сейчас сказал. Я и сейчас говорю: Сергей — юноша душевный и хороший, чужая беда ему, случается, тяжелей своей. Обычно он не ‘только спокойный, уравновешенный, он даже кажется флегматичным. И все же я позволяю себе утверждать: он взрывчатая натура! Все дело в том, что Сергей свою мягкость принимает за рыхлость, за безволие. И, стыдясь самого себя, способен выкинуть самую отчаянную, ни с чем не сообразную штуку. И конечно же, больше всего он боится проявить слабость перед тем, кем он особенно дорожит. А к Анатолию у Сергея было какое-то особое, просто исключительное отношение. Лучше Анатолия Сергей никого себе и не представлял. И не было ничего такого, чего бы он не сделал, лишь бы не уронить себя в глазах Анатолия. Не зная этого, нельзя найти объяснения поведению Сергея в день несчастья.

Классный руководитель был прав. Не зная характера Сережи и его отношения к Толе, не поймешь, как могло случиться то, что случилось.

Когда они рассматривали пистолет, Толя, ткнув пальцем в предохранитель, сказал:

— Слишком вычурен, чтобы быть целесообразным.