Перед последним словом

Володя понимал, что идет на преступление, но в его глазах оно было только способом восстановить справедливость. Когда чемодан был обнаружен и Володе предъявили обвинение в краже, он решил, что не имеет права отвергать обвинение, не имеет права защищаться. Рассказать всю правду — значит предать Надю. Затравленная отчимом, Надя не выдержала, открылась перед Володей. Это было проявлением истинной дружбы, самого глубокого доверия. А он потащит ее исповедь на всеобщий огляд и сделает жизнь Нади — ей ведь придется остаться с отчимом — вконец невыносимой. Володя считал, что не имеет права на правду. Он предпочел, чтобы его осудили как воришку, соблазнившегося шерстяными отрезами, только бы не обмануть доверия Нади и не причинить ей зла.

Предпочел.

Но если бы его осудили и он бы остался навсегда с клеймом „домушника”, то ощущение несправедливости, хотя она и вызвана в первую очередь им самим, жило бы в нем и точило бы его душу.

Трудно было суду добраться до правды. Если Володя скрывал ее от следователя, с которым разговаривал наедине, то для него полностью исключалась возможность, так сказать, обнародовать правду при публичном разбирательстве дела в суде.

Но суд искал ее, эту потаенную суть дела. Вслед за Володей допрашивался Николай Сергеевич. Это он первый заподозрил Гулибина в краже. Давая показания, Николай Сергеевич старательно являл собой натуру добрую, мягкую, но справедливую. „Вечный данник правды”, он рад бы, движимый добротой, поступиться истиной, но не может. Николай Сергеевич просил суд поверить, что он не жаждет мщения, ему, так много трудного перенесшему в жизни, душевно жаль юношу, никаких мстительных чувств он не питает, но, по правде говоря, этот парень никогда ему не нравился.

— Чем?

— Многим.

— Конкретнее, пожалуйста.

— Прежде всего грубостью.

Оказывается, бывало, встречались Николай Сергеевич с Володей на улице, так тот не только не здоровался, но волком смотрел.

— Не было ли к тому каких-либо причин?

— Никаких. Просто на глазах Гулибин становился все хуже и хуже, еще в прошлом году он был куда вежливее.

Николай Сергеевич счел своим долгом довести до сведения суда, что он был против дружбы своей — он на минутку приостановился, выбирая слово, и выбрал... — Нади с Гулибиным.

— Помешало это их дружбе?

— Я, к сожалению, не имею на Надю никакого влияния.

Допрос Николая Сергеевича ничего конкретного не дал. Но он заставил задуматься. Подросток ходит к Наде домой, дорожит этой возможностью и, несмотря на это... рискует потерять ее, грубя Николаю Сергеевичу. Как это возможно? Но ведь раньше не грубил. Что заставило Володю изменить отношение к Николаю Сергеевичу? В простом деле появились первые неясности. Может быть, допрос Нади Пискаревой устранит недоумения. Нет, Надя ничего объяснить не может, она не верит и ни за что не поверит, что Володя способен украсть. Да, ей и следователь говорил, что Володя сознался. Но все равно она знает, что Володя не мог украсть. Нет, не может она объяснить, зачем Володя возводит на себя напраслину.

— Верно ли, что семья была против вашей дружбы с Володей?

— Неправда. Мама очень хорошо относилась и относится к Володе.

— А Николай Сергеевич?

Надя только передернула плечами. Передернула так, что стало очевидно: прав Николай Сергеевич, не имеет он влияния. Теперь естественно возник вопрос:

— Какие у вас отношения с отчимом?

— Отношения? — переспросила Надя. — Отношения? Нормальные.

Допрос Нади Пискаревой ничего не прояснил. Но судьи отметили: с одной стороны Надя считает, что ее семья состоит только из матери и ее самой, с другой — сочла необходимым ответить, что ее отношения с отчимом нормальные.

Надя теперь может оставаться в зале и слушать все, что будут показывать остальные свидетели. А это немало и может привести к неожиданным результатам.

Показания давали классный воспитатель и соученики Володи Гулибина. И все в зале обратили внимание: суд явно не довольствовался оценками свидетелей. Скажет свидетель про Володю „честный, отзывчивый, прямой”, а суд от свидетелей требует: „приведите факты, которые убеждали бы в прямоте или отзывчивости”. Свидетели приводили их, и тогда отзывы из невесомых, расплывчатых впечатлений превращались в точные и убедительные доказательства.

Но не все свидетели показывали только хорошее.

Суд вел допрос пожилой, почтенной женщины, которую Гулибин упросил принять на время чемодан. У нее на квартире и был он обнаружен. Свидетельница знала Володю чуть ли не со дня его рождения. Она жила в одной квартире с Володиной семьей до прошлого года и никак не могла подумать, что Володя ее так подведет — притащит к ней украденный чемодан. Свидетельница настолько была напугана мыслью, будто ее могут счесть укрывательницей похищенного, что все время повторяла: „Я невиновна”. Ее испуг и волнение были понятны, и вызывали только сочувствие.

— Как же вы не побоялись подвести человека, который вам так доверял? — спросил прокурор Гулибина.

— Если бы я думал, что подведу... — и, не закончив фразу, безнадежно махнул рукой.

Его ответ почему-то особенно рассердил свидетельницу.