Перед разгромом

— А вашему величеству интересно было бы знать это? Извольте! Я, пожалуй, удовлетворю любопытство вашего величества. До сегодняшнего дня мне казалось невозможным выдать мою тайну кому бы то ни было, но вышло иначе. Почему — не спрашивайте лучше, я сам этого не знаю. Мы многого не знаем, ваше величество, а меньше всего — самих себя. Какую я, однако, сказал пошлость! Нет философа из древних и новых, который так или иначе не высказал бы этой мысли, а мне кажется, что открыл эту избитую истину я! Очень глупо! — Аратов задумался и машинальным движением протянул руку к стоявшему перед ним кубку. Но тот был пуст, и, прикоснувшись к нему губами, он поставил его на место. Затем, встретившись глазами с глазами короля, он снова заговорил: — Вы ждете продолжения моего рассказа, государь! Хорошо, я вам все скажу. Слушайте же. Не бойтесь, они все пьяны и ничего не поймут. К тому же у каждого из них своя тайна и пострашнее моей, — продолжал он, подметив тревожный взгляд, брошенный королем на остальную компанию.

В ней действительно никто не был в состоянии понимать то, что происходило кругом; одни уже свалились под стол и храпели, другие, бессмысленно уставившись друг на Друга посоловевшими глазами, силились что-то выразить невнятным мычанием.

— Да, есть тайны ужаснее моей, — продолжал между тем Аратов. — То, что я сделал, даже и преступлением нельзя назвать, и мне кажется, что когда меня будут судить, мои судьи буду в затруднении.

— Вы думаете, что вас будут судить? Но вы, разумеется, шутите? — прервал его изменившимся от ужаса голосом король. — Перестаньте так неприлично шутить, мне это не нравится.

— Я не шучу, ваше величество. Выбора у меня не было, мне надо было убить их обоих или… или сделать то, что я сделал… А что я имел право убить их, с этим даже и моя прабабка согласна. Вы Серафимы Даниловны не знаете, ваше величество, и это жаль. Не для нее, а для вас жаль. Ее ваше присутствие не смутило бы, ее и настоящий король не заставил бы сказать то, чего она не думает, а вас она за настоящего короля не считает! Хотите знать, как она вас называет? Ну хорошо, я вам этого не скажу; я ведь хоть и пьян, но понимаю, что правду королям говорить нельзя. Оставим это! Я хотел только сказать, что моей прабабке девяносто девять лет и что одной только ей я не лгу. Ей я все сказал, и она назвала мой поступок кощунством. Пусть так, кощунство так кощунство, мне все равно! Я могу уехать за границу… во Франции у меня есть друзья. Вы их знаете так же хорошо, как и я, ваше величество, — продолжал он с возрастающим оживлением. — Как вы думаете, назовут ли меня преступником мсье Вольтер или Даламбер? Да и в самом деле, что такое кощунство? Оскорбление того, что существует только в воображении! Разве можно карать за это! Но Россия — страна еще дикая, некультурная, и большинство думает, как Серафима Даниловна Аратова. Однако я вам еще не сказал, в чем суть…

— Молчите, молчите! Я не могу… не хочу знать! — шепнул король, хватая его за руку. — В вас говорит дьявол!

— Он во всех нас сидит, ваше величество. Борются с ним разно: кто — молитвой, кто — постом, кто — вином. Последнее — самое действенное, я вам это по опыту говорю, — продолжал Аратов, наливая в кубок вина и подавая его своему слушателю, и тот, дрожа от страха под его пристальным взглядом, залпом выпил.

— Несчастный! Так это — правда, что вы… Нет, нет, я не хочу верить этому! Я что-то слышал… мне намекали… но я не хочу верить! Не хочу! — бессвязно пролепетал король, отмахиваясь точно от подступившего к нему страшного призрака.

— И не верьте, ваше величество, никому не верьте!.. И меньше всего мне. Я всегда лгу. Да и вы всегда лжете, ваше величество, не правда ли? — прошептал Аратов, приближая свое искаженное злобой и презрением лицо к взволнованному страхом и подозрительностью лицу Станислава Августа.

— Правда, правда! — прошептал последний прерывающимся голосом. — Но как же мне не лгать, когда меня со всех сторон окружают изменники, предатели, злодеи, Иуды?

— Что такое ложь и мои преступления перед вашими? — продолжал развивать свою мысль Дмитрий Степанович с упорством маньяка. — Детская шалость, ничего больше. Вам должно быть, тяжело вспомнить прошлое и еще неприятнее вдумываться в настоящее, ваше величество? В чем, собственно, можно упрекнут меня? Что я приказал вырыть из могилы труп, чтобы похоронить его в другую? А сколько вы готовите могил! Сколько трупов!