Перед вратами жизни. В советском лагере для военнопленных. 1944—1947

Но Герберт не проявляет никакого интереса к антифашистской школе. Он рассказывает мне, как его дядю, главного врача крупной клиники, нацисты отстранили от должности за то, что он отказывался направлять душевнобольных в «газвагены» (так называемые «душегубки» — автомобили-фургоны, куда во время работы двигателя подавались выхлопные газы. «Душегубка» изобретена в СССР офицером НКВД Исаем Давидовичем Бергом и впервые применена в 1936 г. — для ускорения ликвидации «классово чуждых» сословий старой России (Берга в 1938 г. арестовали за аморальное поведение и троцкизм, в 1939 г. расстреляли, труп сожгли в крематории кладбища Донского монастыря). — Ред.). После этого его дядя был вынужден согласиться занять малозначительную должность в той же самой клинике, где он долгие годы был главным врачом.

— В таком случае у тебя тем более должно было появиться желание попасть в антифашистскую школу. Именно у тебя! — говорю я ему.

Нет, он не хочет.

Молодая женщина, которая тоже ждет пароход и ночует в том же самом доме, что и мы, немного говорит по-немецки. Ее муж — майор Красной армии. Эта хрупкая, интеллигентная женщина задумывается о многом. В частности, она обращается к Герберту по-русски с вопросом:

— Я не могу понять, почему немцы пришли в Россию, если они имели у себя в стране все необходимое?

Я уже сотни раз встречал этот вопрос в газетах. Но когда нас об этом неожиданно спрашивает живой человек, мы теряемся и не сразу находим ответ.

Вообще, что значит «немцы», хотел бы я знать!

Но тут Герберт обращается ко мне:

— Можешь сказать ей, что немцы пришли в Россию для того, чтобы пароходы ходили по расписанию!

Вот такой нелюбезный этот Герберт. «Немцы!» — говорит он. И для него это вполне определенное понятие.

Проклятие, а ведь он прав: «Пароходы ходили бы по расписанию, если бы немцы остались в России!» (Согласно планам Гитлера («Ост» и др.), «если бы немцы остались», то на завоеванной территории они оставили бы в лучшем случае четверть предыдущего населения, «подходящего» под «нордические» стандарты. Эти люди подлежали онемечиванию, то есть постепенному превращению (их детей, внуков) посредством немецкого образования и воспитания в немцев. Остальные подлежали выселению либо посредством дебилизации (отсутствие серьезного образования, пропаганда аморальности, пьянства, табака, контрацептивов, «веселой» музыки и т. п.) были обречены на быстрое вымирание. Гитлер отводил на эти процессы около ста лет. И пароходы «ходили бы по расписанию». Только русских бы здесь не было. — Ред.) Видит Бог, да им нужно было бы как можно быстрее отправить всех пленных домой, чтобы они больше не видели эту вопиющую бесхозяйственность в «самой богатой стране мира». Русская расхлябанность — это высшая школа германской мании величия!

Наконец ближе к вечеру приходит пароход. Сейчас мы поднимемся на борт. Переплывем через озеро. Двенадцать часов спустя мы уже будем в Осташкове.

Но все происходит не так быстро, как хотелось бы.

Проблемы возникают уже на пристани. Со всеми своими пожитками возбужденная толпа стоит на шаткой деревянной пристани.

Кто не внимателен, может соскользнуть в воду. Ведь здесь нет ограждения! Кое-где на деревянной платформе даже отсутствуют доски!

Довольно сомнительно, что всем ожидающим найдется место на пароходе.

И мы, военнопленные, тоже протискиваемся сквозь толпу колхозников, женщин, стариков и подростков.

Меня все больше и больше оттесняют к краю платформы, когда с парохода начинают сходить на берег пассажиры, и толпа расступается, чтобы пропустить их. Я уже стою только на одной ноге, другая повисла в воздухе, не находя опоры. Подо мной на расстоянии трех метров плещется ледяная вода. Нет уж, спасибо!

Я вытягиваю обе руки, пытаясь найти опору в толпе. Чувствую, что мои руки ухватились за чью-то шею.

Красноармеец, за шею которого я ухватился мертвой хваткой, боится, что упадет в воду вместе со мной. Он изо всех сил врезается в толпу и таким образом спасает нас обоих от купания в ледяной воде.

Слепая старушка, которую плачущая внучка должна доставить в Осташков, падает от сильного толчка на доски причала.

Двум пленным и красноармейцу приходиться ее спасать.

Все ведут себя как охваченные яростью фурии. Просто чудо, что никто не падает в воду.

Оказавшись на пароходе, мы теснимся у дымовой трубы. Но от сажи и копоти почти невозможно дышать.

Быстро темнеет, и наступает ночь. Ледяной ветер продувает всех насквозь. Ведь уже начало ноября.

На каждой остановке повторяется одна и та же картина: те, кому надо сойти, не могут добраться до трапа, а те, кому надо попасть на пароход, дерутся на пристани. И каждый из них еще тащит за собой огромный мешок, а то и несколько!

В десять часов вечера пароход прочно садится на мель.

Целый час капитан, одетый в ватник и в морской фуражке на голове, маневрирует взад и вперед. Наконец ему удается снять пароход с мели. Пришвартовавшись к следующему причалу, капитан объявляет, что, пока не рассветет, пароход дальше не пойдет. Становится все холоднее и холоднее, а нас ко всему прочему донимают еще и вши.