Перед вратами жизни. В советском лагере для военнопленных. 1944—1947

Действительно, в Центральный актив приходило много посетителей.

Во-первых, это были многочисленные военнопленные, которые никак не могли понять, что за замену рваных башмаков отвечал не Центральный, а местный актив, сидевший в комнате с другой стороны от лестницы.

Во-вторых, приходили разочарованные курсанты, которые окончательно истрепали свою хорошую одежду на каком-нибудь строительном объекте. Они не хотели, чтобы о них совсем забыли!

Им следовало говорить, что настоящий антифашист может везде выполнять свой долг, как трудясь в рабочих бригадах, так и выступая в корпусах во время дискуссий по тому или иному вопросу.

— Работа в массах, камрад!

Разумеется, они всегда соглашались с нашими доводами.

— Да, да! — говорили они, но это звучало так: «А нет ли у вас, бога ради, где-нибудь свободного местечка в активе или на худой конец в администрации?!»

Каждый делал что мог.

Но главным образом, к нам заходили русские.

Нередко к нам заходил подполковник, который хотел поупражняться в немецком языке. Он приветливо улыбался нам, интересовался нашей работой и снова уезжал домой на «Мерседес-Бенце», которым мог управлять только немецкий военнопленный водитель.

Новый комендант 13-го лагеря Максимов заходил к нам почти ежедневно. Настоящий военный, от безупречного пробора до неизменно начищенных до зеркального блеска сапог. Когда он входил, всегда подавалась команда «смирно!», и мы вскакивали со своих мест. От этого мы только выигрывали!

Ему нравилось немного помуштровать нас, так как во всем остальном он не мог нами командовать.

— Как поживаете? — всякий раз спрашивал он.

А в конце он всегда высказывал какое-нибудь пожелание. Чтобы мы принесли ему из других лагерей лампочки или еще что-нибудь такого же рода.

По-своему Максимов был отличным парнем. Он заботился о том, чтобы пленные по ночам не стояли час или даже больше, когда каждые десять дней возвращались из городской бани.

Максимов был настоящим солдатом. Когда по утрам он входил в корпус, чтобы посмотреть, все ли в порядке, то сам по-военному щелкал каблуками, прикладывал руку к фуражке и здоровался так громко, словно ему надо было приветствовать целую дивизию:

— Здравствуйте, солдаты!

При этом перед ним стояли всего лишь жалкие пленные, которым и предназначалось его торжественное обращение.

Однажды к нам зашел даже генерал.

К нам часто заходили русские старшие офицеры, как в форме, так и в гражданской одежде, в летних костюмах и в зимних полушубках.

И все они очень удивлялись, когда входили к нам и видели бурную деятельность. Стрекотала пишущая машинка. Не умолкало радио. На стенах висели планы, карты и всякие схемы.

— Как в министерстве! — шутили они.

Время от времени мы собирали на совещание антифашистские активы из других лагерей. Наши пропагандисты выступали с рефератами. Переводчики переводили на русский, венгерский и румынский языки.

За докладами следовало обсуждение политического положения и критика.

Критиковали и работу Центрального актива.

Но мы всегда сохраняли лицо.

Мы были сплоченной командой. Нас можно было бы направить в любое другое место, и мы бы справились с порученным заданием. Мы поговаривали о том, что, возможно, однажды после роспуска лагерей в Иванове нас могли бы направить и в Ленинград.

Иногда мы собирались перед большой картой мира и говорили:

— Вот здесь находится Китай. А вот здесь Индия.

Мы говорили это с таким видом, как будто не имели бы ничего против, если бы нам предложили поработать и там. Но это было, конечно, из области фантазий. На самом деле мы вели подобные разговоры только для того, чтобы немного расслабиться.

Глава 47

В первый же день, когда один из членов нашего Центрального актива побывал в 8-м лагере, он принес мне короткую записку от моего старого друга Мартина.

Мартин, которого я впервые увидел три года тому назад в Осташкове, который позднее поехал вместе со мной в антифашистскую школу и с которым наши жизненные пути снова и снова пересекались, тоже был в Иванове.

Все верно, ведь осенью его направили в Иваново для работы диктором на радио. Правда, диктором он так и не стал. Мартину и еще одному австрийцу, который тоже должен был работать диктором, сказали, что сначала им придется поработать помощниками конвоиров. Помощниками конвоиров они и остались. Так что Мартин стоял не у микрофона, а у картофелехранилища, и мы нисколько этому не удивились.

Гораздо удивительнее для Мартина было то, что я опять носил длинные волосы и был призван в ряды привилегированного Центрального актива. Я и сам не мог понять этого.

В любом случае мы были очень рады, что теперь снова сможем видеться чаще.

Поскольку Мартин когда-то был курсантом, он вскоре стал старостой актива в 8-м лагере.

Но он так и не сумел найти общего языка с комендантом лагеря, упрямым и тупым солдафоном.

Поэтому, с одной стороны, Мартин был даже рад, когда его освободили от должности старосты актива. Он с большей охотой пошел работать на фабрику вместе с несколькими своими приятелями, людьми вполне порядочными. По крайней мере, там он мог говорить что хотел.