Перед жарким летом

— Хотите верьте, хотите нет, — развел он руками, одна из запонок выскочила из обшлага, — я терялся в догадках. Сдавал в ремонт, кто-то воспользовался. Но кто? И если б не случай... А теперь я докажу вам. Есть данные — докажу!

— Знаете, — откинулся Косырев, — завтра операция, мне надо отдохнуть. Нe торопитесь, потом разберемся.

— Вы никому не говорили, нет?

Косырев отрицательно качнул головой.

— Прошу — в секрете. И сегодня же навсегда похороним эту мерзость. Сегодня же.

Он поверил Нетупскому, но тот не верил ему. Что ж, это его ущербность. Однако Косырев был заинтригован. И отказать коллеге в тонком вопросе чести было никак нельзя.

— Хорошо, — мирно сказал он. — Вечерком приходите домой.

— На полчаса, не больше.

Щелкнул ключ, Нетупский ушел. Косырев покачал головой, забыл ведь насчет вскрытия. Но и не надо, пожалуй.

Справился по селектору — Золотко спал.

2

На стройке гудел кран, таскал блоки.

Он постучал в белую дверь бокса. Подняв подушки, полусидя, Ольга Сергеевна читала книгу. Опустила вниз страницами, подвинулась. Он сел в ногах.

— Она не вернется.

Глаза ее потемнели. Всматривалась в него, оценивала. Потом отвернулась к забензиненной заре, к карканью ворон, гроздьями обсевших деревья. Совсем непохожа сейчас на Наташу, суровая.

Косырев тяжело смотрел сквозь нее.

— Ну, расскажите же, что там произошло. Усилием воли не разлюбляют, нужно время, забвение.. Что же случилось?

Косырев рассказал, как о чужом. И очень давнем.

— Может, вам она не нужна? Тогда...

— Теперь не знаю, — перебил Косырев. — Надо забыть.

— Так. Она простила, все вам прощала. А вы — нет.

— Может быть.

Что-то в этом «может быть» возмутило ее.

— Нет, подумайте, — она приподнялась, пристукнула подушку. — Так повезло, такая любовь. Чувства разрушаются неравенством, но вы — равны. Значит, прозевали и, видно, по заслугам. Лучше бы не ездили. Бедная она.

Ольга Сергеевна выпростала ноги в шерстяных носках из-под одеяла, сунула их в шлепанцы. Морщась, поправила волосы.

— Нет, Анатолий Калинникович, вас поразила душевная слепота. Вы ничего не поняли.

— Что вы, ей-богу, право.

— Вам непонятна горячность? А я человек. Счастье других небезразлично мне.

— Простите, — Косырев сжал локти руками. — Не надо об этом.

В глазах ее потускнело. Встала, ушла к окну.

— Все б-боялась об-бидеть, — заикаясь, заговорила она, — но в-вы не заслуживаете мягкости. Скажу прямее. Без нее будете злеть. З-злеть. Хотите быть добрым не от души? Как же лечить, сос-тра-дать, если в глубине — разнодушие, кого это обманет? Мне самой не надо механического добра.

Косырев побледнел — несправедливо.

— Чего там,— тихо сказал он.— Ревную, не смог переступить.

Ольга Сергеевна, не понимая, прикусила пальцы. Оттолкнулась от подоконника, подошла близко. Сложила ладони ребром, кончиками пальцев дотрагиваясь до нежного подбородка.

— Немногие могут, — добавил он.

— А-ах, вот оно что, — протянула она. — Чистоту вам подавай. А вам не стало бы стыдно? Пусть даже все случилось, но ведь от отчаянья. А оно и не случилось, она увидела вас. И все. Нет, Анатолий Калинникович, не могу поверить. Моральному трусу нельзя довериться ни в чем.

Он резко встал, кровать скрипнула. Что это она, заезжая больная, и что он? Сам виноват, разоткровенничался. Не хватало только, чтобы предложила взаймы свою волю. Решает он, и никто ему не нужен, ни эти женщины, которые, хотя под конец, но обязательно свихнутся к произволу, к неосмысленной эмоции. Все они такие. Ни логика, ни правда, ни правдивая передача слов, своих или чужих, для них не обязательна. Хватит.

— Вот что, — сказал он сдержанно. — Не пойте надо мной, не отпевайте. Готовьтесь к операции.

Она глянула на его осунувшееся лицо и вдруг взмахнула руками, сжала их у груди.

— Ах, простите, наговорила! Понимаю — все сложнее.

Жалостно скривилась и, махнув рукой, чтобы ушел, бросилась лицом в постель. Женщина...

А Золотко все спал. Значит, завтра.

Копаясь в новых данных к операции, он дотошно, целый час расспрашивал химичку Анну Исаевну и рентгенолога.

— Сегодня, Анатолий Калинникович, спать в десять часов, — напомнил рентгенолог Коган, разминая облезшие худые руки.

Выполняет поручение Юрия Павловича. Анна Исаевна ушла первой, глянув мимоходом в зеркало на свое терракотовое личико. А также и на Косырева, который задумчиво снимал халат.