Передышка

представляете?» Это его «представляете?» напоминает тик.

«Да что вы говорите? И хорошенькая?» Я защищался отчаянно, ибо знал —

сейчас он отбросит всякую видимость приличий, плотина прорвется, и я начну

захлебываться и тонуть в подробностях его частной жизни. «Вы не желаете

разговаривать со мной всерьез». Сантини поджал губы и, разобиженный, отправился

к своему столу. Работает он не очень-то споро. С отчетом за февраль провозился

два часа лишних.

Воскресенье, 17 марта

Если я когда-нибудь покончу с собой, так именно в воскресенье. Это самый

унылый, самый противный день. Думаешь поспать подольше, хотя бы до девяти или

до десяти, но в половине седьмого просыпаешься и больше уже глаз не смыкаешь.

Боюсь и подумать, что же я стану делать, когда вся жизнь превратится в одно

сплошное воскресенье? Кто знает, может, я и привыкну тогда просыпаться в десять

часов. Отправился обедать в центр, так как дети на конец недели уехали, каждый со

своей компанией. Не хотелось запросто, как оно положено, беседовать с

официантом о жаре и о туристах. Через два столика от меня сидел человек, такой же

одинокий, как я. Грозно нахмурясь, он яростно разрывал булочку на куски. Я взглянул

на него два или три раза; случайно глаза наши встретились. Во взгляде его я увидел

ненависть. Что увидел он в моем? Так, наверное, всегда бывает — мы, одинокие,

ужасно не любим друг друга. А может, мы оба и в самом деле несимпатичные?

Я вернулся домой, лег отдохнуть, а встал с тяжелой головой и в дурном

настроении. Выпил несколько чашек мате1, разозлился, что он горький. Оделся и

1 Распространенный в Латинской Америке тонизирующий напиток, приготовленный из измельченных листьев

дерева, которое также называется мате.— Здесь и далее прим. перев.

14

снова отправился в центр. На этот раз я вошел в кафе; мне удалось сесть за столик

возле окна. За час с четвертью мимо прошли ровно тридцать пять интересных

женщин. Я развлекался подсчетами: что мне больше всего понравилось в каждой из

них. Вел запись на бумажной салфетке. Результат получился следующий: лицо — 2;

волосы — 4; бюст—6; ноги—8; зад—15. Зад — абсолютный чемпион.

Понедельник, 18 марта

Вчера Эстебан возвратился в двенадцать, Хаиме—в половине первого,

Бланка—в час. Я слышал каждого, ловил шорохи, шаги, шепот. Кажется, Хаиме был

немного пьян. Во всяком случае, он натыкался на мебель и в ванной вода шумела

чуть ли не полчаса. Развратничает именно Эстебан, он ведь никогда не пьет. Когда

вернулась Бланка, Эстебан сказал ей что-то из своей комнаты, она ответила — пусть

не суется в чужие дела. Потом все стихло. Три часа тишины. Проклятая бессонница

всегда мучает меня субботними воскресными ночами. Что же выходит, на пенсии

я совсем перестану спать?

Сегодня утром говорил только с Бланкой. Мне не нравится, что она

возвращается так поздно, сказал я. Как раз Бланка никогда не грубит мне, и вовсе не

стоило на нее ворчать. Но кроме всего прочего, это же мой долг, отцовский, и

материнский тоже. Приходится быть одновременно и отцом и матерью, а я, кажется,

ни то ни другое. Я сам почувствовал, что зашел слишком далеко, услышал

собственный голос, спрашивавший наставническим томом: «Что ты делала? Где

была?» А она намазывает маслом тост и говорит спокойно: «Почему ты считаешь

своим долгом изображать сурового отца? Ведь ни ты, ни я не сомневаемся в том, что

любим .руга, и в том, что я не делаю ничего дурного». Я был разбит наголову. Однако

попытался хоть как-то поддержать свое достоинство: «Все зависит от того, что

считать дурным».

Вторник, 19 марта

Целый день проработал с Авельянедой. Искали, где сводный баланс не

сходится. Самое нудное занятие. Нашли в конце концов две ошибки — в одном

месте на восемнадцать сотых, в другом - на двадцать пять. Бедняжка Авельянеда

еще не втянулась по-настоящему. От чисто механической работы устает точно так

же, как от такой, где надо думать и самостоятельно искать решение. Я же настолько

15

привык к проверке сводного баланса, что иногда даже предпочитаю эту работу

всякой другой. Сегодня, например, пока она выпевала цифры, а я ставил галочки, я

развлекался тем, что подсчитывал родинки у нее на левой руке. Они у нее двух

видов: крошечных точек и три пятнышка побольше, из которых припухлое. Когда она

кончила выпевать цифры за ноябрь, я сказал, просто чтоб посмотреть, как она будет

реагировать: «Вам шало бы выжечь эту родинку. Большей частью с ними ничего не

случается, но в одном случае из ста может возникнуть опасность". Она покраснела,

не знала, куда спрятать руку. Сказала:

«Благодарю вас, сеньор»— и в ужасном смущении стала диктовать дальше.

Дошли до января, теперь читал я, а она ставила галочки. И вдруг я почувствовал:

происходит что-то странное; я поднял глаза.

Она смотрела на мою руку. Искала родинки? Может быть. Я улыбнулся, и

тут она снова до смерти сконфузилась. Бедненькая Авельянеда. Не знает она, что я

— сама корректность и никогда в жизни не позволю себе ни малейшей вольности со

своей сотрудницей.

Четверг, 21 марта