Переезд на юг

– А Рита заболела, – сразу сказали Колодкина и Гордеева. – Она вчера ещё заразилась от Лямкина (есть тут у нас один, полчаса кашлял, гад). А сегодня уже высокая температура, уже вызвала врача. Лежит дома.

Табашников попятился. Никак не ожидал услышать такое. Сказал будто не сам, а какой-нибудь отъявленный канцелярист:

– Спасибо за информацию. – И увалился за дверь.

Через двадцать минут звонил в дверь на третьем этаже. Секунды тянулись. Наконец дверь приоткрылась.

Кузичкина была с растрёпанными волосами и с завязанным горлом.

– Нет, нет, нет, Евгений Семёнович! Ко мне нельзя. Ни в коем случае. Я заразна, вас заражу. Ни в коем случае.

Табашников начал было, что к нему зараза не пристаёт…

– Тогда только в маске. В медицинской. Купите в аптеке. И мне тоже маску, и мне. И ещё пакет молока и масла. Пачку.

Дверь закрылась.

Окрылённый (ему дали задание!) Табашников помчался выполнять. В аптеке купил несколько масок, а в маркете набрал полную сумку продуктов.

На этот раз перед дверью стоял как ликвидатор из Чернобыля – в глухой маске. Впустили и сразу исчезли. Мелькнул только халат и нога в тёплом носке и тапке. В нос сразу вошёл душный воздух болезни.

Раздевался в прихожей. Больная кашляла в полутёмной комнате.

– Включите свет, Евгений Семёнович.

Маргарита Ивановна лежала на высоких подушках, до горла укатавшись толстым одеялом.

– Знобит, – как бы извинилась перед гостем. – Если сможете, согрейте, пожалуйста, молока, и в кружку бросьте чайную ложку соды. От кашля.

Табашников ринулся на кухню.

Поил потом больную горячим молоком. Как она заказала – с содой. Маргарита Ивановна держалась за кружку обеими руками, мелко глотала. Её по-прежнему тряс озноб.

Табашников увидел на тумбочке вытащенный из футлярчика градусник, спросил какая температура. Сейчас 38 и 9, доложила больная и откинулась на подушки. Вроде бы с облегчением.

– Так скорую надо, Маргарита Ивановна?

– Уже была. Поставили два укола. Температура должна упасть. Сейчас придёт участковая врач. Я вызвала. Она быстро обычно приходит.

Ждали. Санитар в маске сидел. Больная лежала, кашляла, каждый раз хватая полотенце и закрывая рот. Однако в перерывах между приступами рот её не закрывался. Многословно говорила, как заразилась от Лямкина. Пенсионера. Его ведь ничего не берёт, кашляет, чихает, но всё равно в библиотеку прётся. Давно не приходил. Два дня прошло. Новых детективов, видите ли, ему надо. Без них болеть никак нельзя.

Табашников слушал, посматривал на круглые настенные часы. Часы вдруг напомнили ему собственную рожу. С усами. Как уже было. Давным-давно. С немкой. Надо же – когда вспомнилось. Пожалуй, Маргарита Ивановна так скакать бы не смогла. Хотя вроде бы тоже темпераментная.

В прихожей длинно прозвенело. Табашников бросился, открыл, встретил пожилую хмурую женщину в сверкающей стеклярусом шапке и пальто, из-под которого виднелся белый халат. Принял пальто, повесил. Вязаная шапка со стеклярусом осталась на женщине.

Повернулось лицо с нарисованными тонкими бровями-саблями:

– Вы муж?

Табашников в маске походил на глухонемого. Слов от него не дождались:

– Проводите помыть руки.

Поспешно провёл, открыл ванную, показал. Опять всё молчком. Чернобылец. Глухонемой.

Наконец врач села на стул возле больной.

– Что же вы, милая, опять не убереглись. – Говорила и одновременно доставала из сумки медицинские причиндалы: – Смотрите, муж какой молодец. В маске. (Глухонемой кивнул, подтвердил.) А вы работаете в библиотеке. Это всё равно что в магазине. И никак не защищаетесь.

– Да к нам один Лямкин и… – начала больная. Но её прервали:

– Разденьтесь до пояса.

Забыв о Табашникове в комнате, Кузичкина поспешно начала оголять себя. Сидя. За халатом свезла на живот ночную рубашку, явив белому свету худое серое тело. Пожилая врач, как поп в сверкающей митре, стала крестить больную пипкой фонендоскопа. Приказывала – дышите, не дышите, кашляните.

Табашников отвернулся, но в боковом зеркале трельяжа всё видел. Груди как таковой у Кузичкиной не было. Были два прыща. Как говорится, замазать зелёнкой и не считать за орган. Опять почему-то переворачивало душу. Какой тут муж! Отец, переживающий за малолетнюю дочку!

Врач уже писала в карточку на колене. Больная, внезапно обнаружив в комнате Табашникова, разом прикрылась. Стала напоминать растерзанную капусту. Глухонемой смотрел на потолок.

– Вот рецепты, – протянули Табашникову три бумажки. – Уколы умеете делать? В мягкое место?

– Нет, нет – он не умеет! – совсем запахнулась халатом Маргарита Ивановна: – Он боится. Иглу обломает!

Табашников кивнул – он боится, точно – обломает.

– Тогда к вечеру пришлю сестру. А через два дня, если температура спадёт – ко мне на приём. Если нет – опять меня вызовите. Поправляйтесь, милая.

Кузичкина благодарила и благодарила, а Табашников помогал врачу надеть на белый халат пальто. Врач поправляла перед зеркалом свою красивую шапку, видимо, недавно купленную или подаренную ей, и давала рекомендации Табашникову. Мужу:

– Маску в квартире не снимать. И по возможности спать раздельно.

Табашников вконец осмелел, – спросил: