Перегной

Боже, что это были за глаза! Черные как маслины, в собольей опушке ресниц, расплескались они на точеном лице подобно бездонным, манящим, кружащим голову колодцам. Я пропал, это было ясно, сгинул в них как околдованный, но все же вырвался из оцепенения, когда налетевший внезапно ветер швырнул мне в лицо пригоршню тополиного пуха. Теперь я старался не смотреть в глаза, а пялился куда—то на подбородок. Точеный, с небольшой, чувственной ложбинкою подбородок, ниже которого, оплетаемая выбившимися из под платка локонами, палила меня  бронзой совершенных скульптурных пропорций  шея.

Теперь черед стесняться настал мне и со стеснением надо было что—то делать. Мы как будто обменялись с красавицей эмоциями.   Так опытные боксеры, издалека наносят друг другу пристрелочные удары. Впрочем, эту битву я точно проиграл. Я прямо сейчас безвольным кулем, как нокаутированный боец, был готов свалиться у ног незнакомки и поступить в распоряжение победителя. Спокойно, Маратик, спокойно — приговаривал я про себя. Это морок, Маратик, морок. Сейчас мы его шуганем вицей по крепкой попке. Но как я не хорохорился, чувствовал, — пропадаю.

— Во первых, здравствуйте, — для уверенности сунув руки в карман сказал я. Девушка потупилась, но ненадолго.

— Здравствуйте.

— Я Ммма… Виктор, — чуть было не проговорился я.

— А я Настя. Анастасия.

Мы чуть помолчали.

— А я вот тут прогуливаюсь, выбрался на пленэр, так сказать…

— А я вот траву полю.

— Благородное занятие. Преображаете, можно сказать, мир. Избавляете его от сорняков.

— Какие вы слова чудные говорите.

— Это я от стеснения. — Признался я.

Опять  возникло натужное, неловкое молчание, как на свидании вслепую. Мы оба не знали о чем говорить.

— А хотите я вам помогу. — Предложил я.

— Чего это? У нас мужики траву не полют.

— А я пополю.

Девушка засмеялась, заулыбалась было, но потом вдруг зазаглядывала мне за спину. Бровки ее озабоченно хмурились, улыбка сползла с лица.

— Мне делать—то все равно нечего. — Продолжал я не улавливая еще девушкиной перемены. — Дай, думаю, прогуляюсь, посмотрю как люди живут…

 — Посмотрел, ну и гуляй себе дальше.  — сказала девушка и убежала  вглубь двора.

Что поделать — женщины полны загадок. Я пожал плечами и продолжил путь. Кстати, голос… Не тот ли это голос, что тогда в бане, шептался с какой—то теткой. В тот раз, когда я впервые услышал?  Она. Точно она. Спасительница! И я решил, что обязательно отыщу Настю. Ну, чтобы высказать благодарность. Ну и просто… Поговорить.

Обогнув Федосовские постройки кругом, я вышел на косогор.  К той точке откуда три дня назад и начал свое путешествие по деревне. Тут уже мне все было знакомо, отсюда я, приходя в себя после болезни, уже многажды все осмотрел. Оставалось лишь спуститься вниз, к пруду и  этим  завершить экскурсию. Ловить рыбу и обдумывать увиденное.

Поразмыслить, если честно, было над чем. Что—то в этой деревеньке было странным, очень странным. И это меня настораживало.

— Что, Витенька, тянет тебя, гляжу, сюда. Не отпускает. — Знакомые мне полуутвердительные полувопросительные интонации могли принадлежать только Федосу. Я обернулся.

— Здравствуйте, дядя Федос.

— И ты не болей. Чего пришел?

— Да я мимо проходил. Гулял.

— Это как — гулял?

— Ну ходил, осматривался, дивился как люди живут. Чисто для себя, из любопытства.

— А, — наконец—то понял меня собеседник, — праздно шатался. Шлялся значит.

— Ну можно и так сказать.

— И чего видал?

— Да посмотрел как люди живут. В Нагорной части все так ладно, справно, а в Подгорной…

Федос улыбнулся комплименту.

–  Только вот не пойму, чего вы ото всех отгородились? — Продолжил я.

— Как отгородились? — не понял вопроса Федос.

— Ну обособились, улочку еще одну создали и получилась у вас деревня в деревне.

Федос нахмурился.

— Значит прошел по улочке—от?

— Прошел.

— И чего?

— Да ничего. Улочка как улочка. Белье сохнет, куры бегают.

— Видал кого? Говорил с кем?

— Да нет. Удивился еще — домов много,  а никого нет, как попрятались.

— Так, так. — Удовлетворенно закивал головой Федос, — значит не видал никого, ни с кем речи не вел.

— Да нет.

— Не врешь?

— Слушай, дядя Федос, ну чего мне врать, а? Да даже если бы и видал кого — чего такого? Будто никто в вашу улочку не ходит.

— Без нужды никто. — строго возразил Федос. — Да и ходят наши, односельчане. Оне хоть и антихристы, но свои. А ты пришлый, непонятно как народ мне взбаламутишь.

— Не волнуйтесь, дядя Федос. Я на ваш уклад, на ваших людей не покушаюсь. Никого я не видел, честное пионерское.

Было ясно что про разговор с красавицей Настей лучше не упоминать. Стал понятен и ее внезапный испуг.  Увидала Федоса — вот и убежала.  Держит их тут всех Федос в ежовых рукавицах и улочка эта потому и обособлена, чтобы исключить, по возможности,  все контакты общины с жителями Подгорной.

— И с Настькой не говорил?

— С какой Настькой?

Русло, в котором тек разговор, мне не нравилось и я решил отвести от этого русла   протоку в сторону:

— Баньку—то чего не поправили, — кивнул я головой на свое бывшее жилище?

— Чего? А, баньку—от? Обождать надо, потому и не поправили. А как ино? — Задурковал Федос.