Переговорщик

Офицер обнял ладонями кружку, грея их, осторожно откусил булочку, пожевал и незаметно для себя умял её в три секунды. Взгляд его потеплел. Горячий крепкий чай немного привел его в чувство. После чая офицера угостили «красным элэмом», и он «вкусно» затягиваясь, наконец-то вышел из непонятного ступора и постепенно разговорился с лейтенантом. Он оказался из той группы псих. операций которая пыталась вести переговоры с боевиками, не желающими покидать дом, и прикрывающихся мирными жителями

— Дурдом, какой-то, — рассказывал он, — бред собачий, какие переговоры, бля? Начальству в голову стукнуло, мирным путем все решить, а хрен его знает, есть в том доме мирняк или нет? Сами же чичи и сказали, что у них заложники, показали пару каких-то непонятных тёток да дедка с бабкой и все… Наш генералитет распушился, «зачем необоснованные жертвы, на нас смотрит общественность». Решили, блин, уломать. А смысл? Там всего батальонная тактическая группа пехотная, одно название — батальон… Их и так в начале месяца, когда штурмовать начали, полегло немало… — он снова затянулся сигаретой, Кошкин с достоинством матерого официанта плеснул свежего чаю в кружку. — Так вот, пехота только-только разогналась, комбат мотострелецкий говорил, что с наскоку раздолбав дом артиллерией и обработав с танков, взяли бы без потерь. А тут, блин, остановились и всё, чехи в мегафоны орут: у них заложники, и солдат наших пленных полно. Выкинули одного мертвого и одного раненного отпустили. Мы раненного расспрашивать, а он все — никакой, помешанный напрочь, мычит. Язык ему отрезали…

— Товарищ, капитан а откуда бойцы были? — спросил связист, отиравшийся рядышком.

— С Самарского полка, по-моему, не знаю точно…

Связист получил пендаля от лейтенанта и пошел к Булыге получать задачи по связи и новые переговорные таблицы, привезенные из штаба в аэропорту.

Офицер псих. борьбы удивленно посмотрел на Степного и продолжал:

— Толком, никто не знает ни сколько пленных и заложников, сколько боевиков. Дом укреплен хорошо видно, готовились задолговременно. Наши, мля, батьки-командиры с красными лампасами штурмовать и стрелять по боевикам запретили, типа, чтобы бородатые со злости пленных не расстреляли. А боевички довольны, по тихой бойчишек и офицеров отстреливают, в окна скалятся. Мне сдается, они просто отдыхают, все у них там — и жратва и вода и патроны — есть. Маразм полнейший, пехота и так потерянная была, а тут обозлилась, комбат и офицеры злющие, как черти. Только разогнались и на тебе… в лоб. «Стоять, блевать, не стрелять». Херня какая-то уже третий день творится. Мой солдат вчера, наводчик, погиб. Не вовремя высунулся из БТРа — пулю в горло схлопотал. Мы его вместе с механом вовнутрь затащили — он без сознания, ночь не прожил. Сегодня под утро, когда вернулись, в МОСН (медицинский отряд специального назначения) уже мертвого сдали, — офицер замолчал, докурил сигарету и благодарно кивнул Кошкину, забравшему пустую кружку.

Совещание начальников закончилось и полковник из штаба, прыгнув в УАЗик убыл восвояси, прихватив с собой опечаленных корреспондентов, желающих остаться с морскими пехотинцами. Булыга знаками подозвал офицеров к себе и кратко обрисовал ситуацию. Сейчас, через пять минут, колонна из трех БТРов, два морской пехоты и один с капитаном группы психологичнских операций, выдвигается на пункт сбора колонн в район перекрестка совхоз Родина — аэродром «Северный». По прибытию втягиваются в состав колонны Внутренних Войск и в её составе выдвигаются к консервному заводу, оттуда уже, согласовав вопросы прикрытия со старшим оперативной группы мотострелков, выдвигаются на перекресток Пионерская — Шерипово. Старшим в этой непонятной операции назначен некий полковник Житкевич из штаба, короче тот, который сказал Булыге: «Ну давайте, морячки. не подкачайте!» и скрылся из глаз.

* * *

Все еще пару раз перепроверили, пересчитались, перезарядились, связисты связались с центровыми узлами связи. Приданному капитану по фамилии Клешнин, придали одно отделение из взвода Степного под командованием сержанта, посадили одного матроса в боевое отделение за пулеметы. То, что сидения десанта и аппаратура звуковещательной станции были в подтеках запекшейся крови, матроса абсолютно не смутило. Моряк скинул с себя РД и бронежилет. Немного подумав, скинул бушлат, надел шлемофон и ловко вскарабкавшись на сидение наводчика, покрутил ручками. С помощью пустой гильзы зарядил крупнокалиберный пулемет, проверил пулемет Калашникова танковый, и нажав тангенту переговорного устройства доложил о готовности. После этого тихонько достал из кармана камуфляжа папиросу и с наслаждением закурил, в своей технике закурить он смог бы только в самых разнузданных и беспредельных снах, а может просто благодаря немудреному но жесткому воспитанию, в голове у моряка и не могло родиться ужасно неуставной мысли, о курении в своей технике. Через пару минут тронулись.