Перегрин

Либурна «Стремительная», на которую меня назначили, была по римской квалификации биремой, потому что, хотя и имела одни ряд весел, на каждом сидело по два гребца. Благодаря этому, более узким, чем у греческих галер, обводам и отсутствию тарана, она могла развивать скорость до девяти узлов. Римляне не были сильны в кораблестроении, заимствовали у всех, что касалось и либурны, которую переняли у иллирийского племени либурнов, пиратствовавших на таких судах в Адриатическом и Ионическом морях. Для пиратов важны скорость, маневренность и вместительность, а таран ни к чему. Они отправлялись в море за добычей, а не топить вражеские корабли. «Стремительная» была длиной около тридцати метров, шириной менее шести, осадкой около метра, водоизмещением тонн восемьдесят и имела по шестнадцать весел с каждого борта, а также одну съемную мачту с широким прямым парусом, который ставился при попутном ветре, и высоко поднятый бушприт для артемона. Для весел имелись постицы, выступающие за борт сантиметров на шестьдесят, благодаря чему весла загребали дальше от корпуса и сильнее толкали судно, помогая разгоняться быстрее и сильнее. Палуба была закрытая, что резко повышало мореходность судна. На баке и корме находились площадки с защитными стенками, которые можно назвать и низкими башенками. На носовой, где было и мое место по боевому расписанию, стояла катапульта (римляне называли ее торментум), стреляющая стрелами (или дротиками?) длиной сантиметров семьдесят и диаметром пять, которую обслуживали два человека. К мачте крепился «ворон», довольно длинный и крепкий, со съемными поручнями с обеих сторон. Также было съемное заостренное тонкое бревно длиной метров одиннадцать, которое крепили к мачте и раскачивали, острым концом убивая членов экипажа или ломая борт вражеского судна. Форштевень поднимался высоко над баком и верхним концом загибался внутрь. На бортах по обе стороны от него были нарисованы глаза с синими радужками. Корма заканчивалась рострами в виде рыбьего хвоста, на которые укладывали снятую мачту и рей с намотанным на него парусом. Полный экипаж состоял из ста двадцати человек: шестьдесят четыре гребца самых разных национальностей, двенадцать матросов, включая санитара, все греки, два рулевых-карфагенянина, два командира и сорок морских пехотинцев, по большей части сабинян и галлов, которых постоянно был некомплект. Один командир, буду называть его кормчим, карфагенянин Сафон — толстый и медлительный мужчина тридцати восьми лет, обладатель длинной и густой черной бороды, которую холил и лелеял — был постоянным и управлял галерой в мирной обстановке, а второй, центурион, которого в любое время могли поменять, командовал в бою. Сейчас центурионом был римлянин Фест Икций, отслуживший легионером (закончил опционом — заместителем центуриона) шестнадцать лет и получивший земельный надел. Сидеть дома ему было скучно, вот и продолжил службу на новом месте с повышением в должности и зарплате. Центурион получал двадцать тысяч сестерциев в год, а первый центурион легиона (старший центурион первой манипулы) — сто тысяч (стоимость небольшой фермы). Впрочем, на флоте должность старшего центуриона не предусматривалась, зарплата зависела от величины судна, самая высокая была у командира секстеры — сорок восемь тысяч, в два раза больше, чем на триреме. Вернувшихся на службу называют эвокатами и окружают почетом, как опытных вояк. Фесту Икцию было под пятьдесят, что по нынешним меркам старость, но выглядел бодрым. Центурион напоминал мне дряхлеющего качка, который все еще не понял, что его рельефные мышцы никого не заводят так же, как его самого.