Журналистов поселили по четверо в общежитии для посетителей, раздельно мужчин и женщин. Жилье было скромным, но вполне удобным. Некоторые ворчали насчет общих номеров – видимо, будь номера приватными, не все спали бы в своих постелях. Ним ночевал один – в общежитии для сотрудников. После ужина он еще какое-то время выпивал с журналистами, пару часов поиграл с ними в покер, а незадолго до полуночи пожелал всем спокойной ночи. Утром он проснулся свежим и бодрым и готов был отправиться на завтрак, который начинался в 07:30, через несколько минут
Сейчас, сидя на веранде общежития, Ним рассматривал голубой конверт, так и этак вертя его в руках.
Письмо доставил курьер ГСС: он, будто Фидиппид, гнал всю ночь, чтобы привезти почту на Дьявольские Врата и другие отдаленные подразделения ГСС. Внутренняя почта работала так всегда, поэтому письмо, адресованное Ниму, никому не доставило лишних хлопот. И все равно, мрачно подумал он, узнай Нэнси Молино, что ему привезли личную корреспонденцию, придралась бы и к этому – вот же стерва. К счастью, она не узнает.
Про Нэнси, к неудовольствию Нима, напомнила Тереза Ван Бюрен, которая и принесла письмо. Тесс сказала, что тоже получила весточку – запрошенную вчера информацию о расходах на вертолет. Ним, неприятно пораженный, скептически уточнил:
– Ты что, правда собираешься дать в руки этой потаскушке оружие против нас?
– Можешь обзывать ее как угодно, от этого ничего не изменится, – вздохнула Тереза. – Иногда вы, большие боссы, совершенно не способны понять, как строится работа с общественным мнением.
– Если это пример такой работы – то да, не способны!
– Смотри. Мы не можем угодить всем. Признаю, Нэнси и меня вчера разозлила. Но потом я подумала и поняла: она в любом случае напишет про вертолет, что бы мы ни сказали и ни сделали. А раз так, пусть лучше у нее будут реальные цифры – иначе она начнет наводить справки, собирать догадки, и эти догадки обязательно окажутся преувеличенными. И еще: я сейчас веду себя честно, и Нэнси это знает. Значит, в другой раз она будет мне доверять – и, может быть, тогда это будет важнее, чем сейчас.
– Так и представляю, как эта злобная змеюка вдруг начинает нас хвалить, – саркастично бросил Ним.
– Увидимся на завтраке. И мой тебе совет – остынь немножко.
По-прежнему внутренне кипя, он вскрыл голубой конверт.
В нем лежал единственный лист бумаги – такого же оттенка, что и сам конверт. Надпись сверху гласила: «От Карен Слоун».
Ним вдруг вспомнил: «Иногда я пишу стихи. Хотите, пришлю вам почитать?» Он ответил ей «да».
Текст был аккуратно напечатан на машинке.
Что еще говорила в тот раз Карен? «А еще я умею печатать на машинке. На электрической – держа палочку в зубах».
Неожиданно растроганный, Ним представил, как она медленно, терпеливо набирает письмо, крепко сжимая в зубах палочку, как с усилием нажимает на каждую из букв на клавиатуре, а потом вновь поднимает светловолосую головку – единственную часть тела, которой доступно движение. Сколько черновиков испортила Карен, прежде чем без помарок напечатать текст и отправить ему?
Ним с удивлением осознал, что дурное настроение улетучилось и теперь в душе царили теплота и благодарность.
По пути на завтрак, где он собирался присоединиться к группе журналистов, Ним неожиданно столкнулся с Уолтером Толботом-младшим, которого не видел со дня похорон. Ним смутился, вспомнив недавнее свидание с Ардит, но тут же успокоил себя тем, что Уолли и его мать жили совершенно разной жизнью, отдельно друг от друга.
Уолли, кажется, был рад его видеть.
– Привет, Ним. Какими судьбами?
Ним рассказал ему о двухдневном пресс-туре.
– А ты?
Уолли бросил взгляд на ЛЭП у них над головой.
– С вертолета заметили разбитые изоляторы на одной из опор – наверное, охотники стреляли для тренировки. Нам надо заменить их без отключения ЛЭП. Надеемся сегодня закончить.