Переяславская рада. Книга 2

— Семей Лазнев где? — прохрипел Нечипор и снова рухнул в бездну.

Он уже не слыхал, как гетман сказал Шереметеву:

— Оружия не положу, пока огнем не выжгу иезуитов из земли нашей,

Только к вечеру, остановив свое войско на отдых под Яструбовом, коронный гетман Станислав Потоцкий увидел воочию всю глубину бедствия, постигшего его хоругви.

Семь тысяч лучших воинов остались порубанными и пострелянными на поле битвы. Десятки пушек достались казакам. А сколько в плену шляхетных офицеров! Он опустил голову на руки и застонал. Пухлая ладонь легла ему на темя, и тонкий голос капеллана прозвучал над ним:

— Не убивайся, сын мой, не падай духом, рыцарь. на тебя уповает Речь Посполитая, сам святейший папа дарует тебе свою милость.

Потоцкому захотелось крикнуть проклятому капеллану: «Давай сюда, иезуит, своего папу! Сюда его, в этот ад!» — но, смиряя злобу, он преклонил колено и, приняв благословение капеллана, тихо произнес, как клятву:

— Я им не прощу этого.

— Огнем и мечом! — проговорил иезуит.

— Огнем и мечом! — повторил за ним Потоцкий.

...И уже позднее, закутавшись с головой в овчину, которою его накрыли слуги, никак не в состоянии согреться, хотя на дворе стояла теплынь, он понял: замысел, который он лелеял так долго и упорно, развеян в прах. Хмельницкий сохранил себе на юге свободные руки. Теперь нечего было и сомневаться, что в самом недолгой времени схизмат Хмель со своими московитами окажется под стенами Львова.

Хотел того или не хотел коронный гетман, но он должен был признать справедливость мнения канцлера Лещинского: Речь Посполитая войну на две стороны,— на Белой Руси и Литве с Москвой и на Украине с Хмельницким — вести не может. Если нечего и надеяться на соглашение с самим Хмельницким, если нужно оставить мысль о возможности перехода Богуна под королевскую руку,— а теперь это было неоспоримо,— то нужно искать кого-то другого, за кем пойдут казаки. «Но кого же?» — прошептал под кожухом коронный гетман. Пришел на мысль Выговский. Но сразу же возникло резкое и непреоборимое возражение — за Выговским казаки теперь не пойдут. Его, как вполне основательно полагал тот же канцлер, нужно держать для более подходящего случая.

Перед глазами коронного гетмана возникли лица пленных казаков. «Жаль, не успели посадить их на колья. Но они и так, должно быть, издохнут»,— утешил себя Потоцкий.

С ненавистью и отчаянием глядел, раздумывая, гетман: какую реляцию писать теперь королю? Великая армия, которую он так тщательно готовил, собирал и холил, в течение двух месяцев благодаря хитрости полковников Хмельницкого ничего не добилась. Нельзя было и думать о том, чтобы в ближайшее время двинуть ее на казаков.

С боку на бок вертелся и вздыхал до самого утра великий региментарь Речи Посполитой пан Станислав Потоцкий, не находя спасительного выхода, который помог бы рассеять тяжелую тревогу и смыть позорное пятно с его шляхетской чести.

Вопреки желанию, он должен был признать и другое, еще более обидное и страшное, чем предсказания канцлера Лещинского: Хмельницкий победил его, и теперь это видела вся земля казацкая, все польское королевство.

Не приходилось думать и о том, что этой зимой его огромные владения на Брацлавщине, Винничине, Белоцерковщине снова будут покорны и послушны, что снова будут его державцы и арендаторы собирать чинш на потребу его милости.

Хотелось встать и приказать жолнерам жечь эти села, города, вытоптать нивы, чтобы над всей схизматской землей бушевали огонь и смерть.

Загоняя лошадей, меняя их на привалах, где стояло польское войско, поручик Леон Крицкий мчался что есть духу в Варшаву с письмом коронного гетмана на имя его милости короля Яна-Казимира.

С каждой оставшейся позади верстой крепнул его дух, и бегство из-под Умани, участником которого он был, начинало приобретать совершенно иной вид. Оно теперь казалось ему рыцарскою победой польских региментарей над схизматами, и, вовсе изгнав из памяти недавний отчаянный страх, он в меджибожской корчме уже хвастливо повествовал в кучке шляхтичей, как своею рукой спровадил в пекло больше десятка схизматиков и как сам Хмельницкий с московским воеводой едва живыми выбрались, а отряды Богуна начисто изрублены, так что нечего сомневаться, что шляхта вскоре возвратится в свои наследственные маетки.

Шляхтичи стучали кулаками по столу, били посуду и подбрасывали до потолка опьяневшего поручика, так что он дважды ударился головой о балки, но и это не привело его в память и не отразилось на его рассказах о баталии под Уманью.

Опьяневшего поручика шляхтичи едва усадили на коня, а чтобы он, помилуй бог, не потерялся в дороге, привязали его к седлу и приказали слуге оберегать его милость храброго рыцаря, которого, как были твердо уверены шляхтичи, в Варшаве ожидает благодарность от самого короля за добрую весть, которую он привезет,

А наутро, вскоре после отчаянного бегства хоругвей коронного гетмана, Хмельницкий, Шереметев, Богун и Глух сидели в шатре Богуна. На рушниках, разостланных на ковре, лежала в оловянных тарелках жареная баранина и стоял мед в скляницах.