Переяславская рада. Книга 2

Князь Трубецкой привез радостные вести о падении Полоцка и о выходе стрелецкого войска на Двину.

Гуляй-День внимательпо слушал полковника. С того дня, как он с низовым полком покинул Великий Луг и стал под бунчук наказного гетмана, многое переменилось в его жизни.

Низовики, идя на запад через всю Украину, увидали ее села и города как бы в обновах. Будто переродились люди. Выходили навстречу целыми селами и далеко провожали. Желали казакам:

— Вы там Радзивилла побейте, а мы тут Потоцкого и татар!

В селах оставались только женщины, старики и дети. Хлопцы, у которых еще и усов на губе не было, и те пошли в казаки... Радовали глаз колосящиеся нивы. Была надежда — может, в этот год не испепелит их война...

Пернач в руке Гуляй-Дня уравнял его с полковниками, сидевшими теперь на ковре, нагнувшись над картой, рядом с князем Трубецким и наказным гетманом Золотаренком. «Но надолго ли сравнял меня с ними пернач наказного полковпика?» — невольно думал Гуляй-День, но думал о том без тревоги за себя, а скорее с усмешкой.

Полуботок и Лизогуб недобрым глазом косились на низового атамана. К чему было звать его сюда? И того довольно, что при встрече русского воеводы присутствовал. Все это выдумки Золотареыка. Легкой славы ищет, братается с низовою голотой. Ездит к ним в табор, песни с ними орет, пьет горелку, а Гуляй-День ему будто побратим давний.

Гуляй-День замечал недовольные взгляды полковников. Сейчас уже не эта забота тревожила сердце.

Военный совет решил — низовому полку вместе с пушками князя Трубецкого обложить крепость Шклов, взять ее на аккорд. Штурм начать, как только конница Радзивилла втянется в сражение с объединенной конницей московской и казацкой. Тем временем донскому полку атамана Медведева надлежало углубиться в расположение врага и выйти на дорогу Шклов — Вильна, чтобы отрезать для армии Радзивилла возможность отхода в этом направлении.

Один за другим покидали шатер полковники. Гуляй-День поднялся тоже.

Трубецкой обратился к хмуро молчавшему военачальнику:

— Полковник Цыклер, тебе выступать вместе с атаманом Гуляй-Днем.

Цыклер, все время сидевший в углу на барабане и грызший короткую вишневую трубку, тяжело поднялся, буркнул недовольно:

— Слушаю господина воеводу.

Стоял рядом с Гуляй-Днем, искоса поглядывал на него.

— Наказной атаман Гуляй-День,— Золотаренко улыбнулся благожелательно,— штурм Шкловской крепости не игрушка. Либо на коне, либо под конем тебе быть. Запомни! Должен взять!

Гуляй-День только кивнул головой,

И то, что он ничего не сказал, тоже не понравилось Полуботку и Лизогубу. Они переглянулись.

Цыклер обиженно сопел. Не ему подчинили все войско, а этому черкашенину, который больше похож на черносошного мужика, чем на генерала! Что у него за спиной? А он, Цыклер, служил и королю польскому, и курфюрсту саксонскому и шесть месяцев обучал пушечному делу султанских янычаров... Черт дернул его послушаться Шемберга и стать на русскую службу! Не лучше ли было податься в шведское королевство, когда возможность была..,

И когда Цыклер уже ехал рядом с Гуляй-Днем в лагерь низовиков, а позади них грохотали на дороге его пушки, он все еще думал об утраченной возможности перейти на службу к шведскому королю. Только когда пришла в голову мысль, что сделать это и сейчас не поздно, он успокоился и на ломаном языке сказал Гуляй-Дню:

— Я брать штурмом десять фортеций... Имею саблю от короля польского Владислава Четвертого, звезду с алмазами на лазоревом атласном поясе от саксонского принца, сам царь Алексей Михайлович пожаловать мне маетность под Москвой...

Гуляй-День усмехнулся. Его не жаловали ни короли, ни принцы...

Цыклер снова обиделся. Ожидал восторженного удивления со стороны черкашенина, а он точно воды в рот набрал. Цыклер отъехал в сторону, покрикивал на пушкарей:

— Дьяволы, скорее! Я вас... доннер-веттер! Я вас...

Гуляй-День помотал головой. Подумал: «Вот кабы кто-нибудь из этих дьяволов погладил тебя, чучело, по затылку, криком родавился бы!»

Степан Чуйков шел при своей пушке и, хотя не на него кричал Цыклер — чувствовал — вся злоба ему, а не тому пушкарю, к которому придрался полковник.

С того дня, как Степан пригрозил Цыклеру, между ними установилась безмолвная, но страшная вражда. На стороне Чуйкова было то преимущество, что он Цыклера не боялся, а Цыклер, люто ненавидя этого сильного русского солдата, отчаянно боялся его. Ему по ночам мерещшюсь, что в шатер прокрадывается этот, с серьгой в ухе, дерзкий солдат и кидается на него с ножом. Цыклер не раз прислушивался к тревожной, напряженной тишине и украдкой приподымал полу шатра, проверяя, не спят ли часовые.

У Цыклера была надежда, что Чуйкова убьют в бою. Больше того, полковник с умыслом поставил под Невелем пушку Чуйкова в таком месте, где его неминуемо должны были захватить в плен польские рейтары. Но проклятый русский отбился от отряда рейтаров, еще и в плен взял с десяток.

Когда Цыклер после боя обходил ряды пушкарей, он увидел перед собою улыбающееся лицо Чуйкова, но в глазах пушкаря не было смеха. Озноб пробрал Цыклера. Он злобно выругался и пошел прочь.