Переяславская рада. Книга 2

Сделалось так, что им двоим уже тесно было на белом свете, и Цыклер уже не мог думать ни о чем ином, как о том только, как бы сжить со свету этого проклятущего солдата. Сняв с него цепи по приказу стрелецкого воеводы Артамона Матвеева, он уже не осмеливался придираться к пушкарю и срывал злость на других. Это понимал Степан Чуйков, идя за своею пушкой, перекидываясь короткими фразами со своими товарищами.

К вечеру стрелецкий полк Цыклера прибыл в расположение низового войска. Казаки высыпали из леса, где они стояли табором. Кинулись к стрельцам с радостными возгласами.

Цыклер хмурился. Пошел в шатер Гуляй-Дия. Недоверчиво слушал его. Выходило — черкасский полковник доподлинно знал, сколько именно и где стоят пушки в крепости, где находятся башни с порохом, какие полки охраняют Шклов и кто из региментарей стоит во главе их.

Услыхав имя Франца Вейде, Цыклер с почтением сказал:

— О, это известный во многих странах рыцарь!

— А мы его побьем! — твердо возразил Гуляй-День,

Цыклер возмутился:

— Много на себя берешь!..

Но Гуляй-День только рассмеялся.

— Увидишь!

Ночью, когда стрельцы и казаки сидели вокруг костров, толкуя о своем житье-бытье, Тимофей Чумак стоял перед Гуляй-Днем, внимательно выслушивая его распоряжения.

— Переоденешься ляхом, возьмешь у Подопригоры драгунскую одежу и что есть духу катай к Огнивку. Дорогу хорошо зпаешь, не первый раз ехать. Скажи Омельку — пусть начинают в воскресенье. День подходящий. Паны в костел пойдут, базар, наверно, там у них в Шклове будет; кажется, и банкет какой-то должен быть — наказной гетман передавал...

— А мне с ними оставаться? — спросил Чумак.

— Хочешь в самом пекле побыть?

— Хотелось бы повидать, как дьяволы иезуиты перед смертью пляшут.

— Ладно. Погляди. А коли умирать придется, смотри, казаком будь.

Чумак только поклонился Гуляй-Дню.

— Челом тебе, атаман.

— Счастья тебе, казак!..

7

В Шклове будто сейм собрался. Множество родовитой шляхты съехалось.

На площадях и улицах шум и гам, стучат колесами кареты, рыдваны, повозки, телеги и арбы. Шляхтичи и шляхтянки кучками собираются возле домов. Иные из панов хохочут, лихо подкручивая усы, кто жалуется, а кто грозит крепко стиснутым кулаком куда-то в степь, зеленеющую под стенами города.

Из окон, растворенных настежь, где слыхать пьяный крик, где песня льется, а где музыка играет.

Между людьми и телегами ходят монахи-доминиканцы в длинных белых рясах, прислушиваются, о чем речь идет, наставляют упавших духом, хвалят панов, которые рвутся скорей в битву с чернью и московитами.

Слухов и речей столько, что сразу всего не запомнишь. Одни говорят, будто бы король с великою чужеземною армией, при которой состоит сам французский принц Конде, выступил уже из Гродна. Другие рассказывают, что император римский Фердинанд III выслал двадцать тысяч своих гвардейцев и что у них такие мушкеты, которые выпускают по десять пуль сразу. А один шляхтич клялся на сабле перед корчмой «Три дамы», будто бы своими глазами видел, как к королю проскакали верхами послы от царя Московского просить мира, и слыхал он от русского воеводы, что Хмельницкий связан по рукам и по ногам, и держат его в царском лагере, и, как только мир будет заключен между королем и царем, схизмата повезут в Варшаву, где и четвертуют...

Пан Яблоновский, подсудок шкловский, услыхав от приятеля, что Хмельницкого бросили в темницу и собираются четвертовать, возразил:

— Як бога кохам, то есть легкая смерть для схизмата, клянусь Бахусом и Венерой! Я буду просить нашего ясновельможного короля, чтобы этого Хмеля посадили в клетку, как зверя, и возили по шляхетским замкам. А мы все будем плевать ему в лицо и кормить раскаленным железом...

Пани Яблоновская даже в ладоши захлопала:

— Как знаменито мой Ясь придумал!

Шляхтичи хохотали. Пили медок, желали хозяину сто лет жить и под музыку отбивали коваными каблуками такую мазурку, что стены тряслись.

Но не все танцевали мазурку. Кому пришлось бросить свою усадьбу, убегая от черни или от московско-казацкого войска, тот зубами скрежетал. Все шляхтичи знали — Радзивилл оставил Шклов и выехал к войску, дабы возглавить генеральную баталию под Борисовом. В нетерпении спрашивали друг друга:

— Когда же ясновельможный гетман даст бой схизматикам?

...Омелько Трапезондский, переодетый шляхтичем, вместе с Олесем Самусем, который должен был выдавать себя за слугу, собрался в дорогу. В четверг вечером к западным воротам Шклова подъехал старенький рыдван, запряженный парой лошадей. Страже у ворот владелец рыдвана, шляхтич Гошковский, со слезами на глазах рассказал про свою страшпую встречу с казаками. Из его слов выходило, что эти разбойники вместе с гультяямн какого-то Михася Огнивка бесчинствуют в двух милях от Шклова и что он с единственным слугой своим насилу вырвался из их лап.

Тридцать злотых, умело сунутые шляхтичем караульному солдату, сделали свое дело, тем более что позади уже покрикивали другие шляхтичи в повозках и рыдванах. Шляхтича Гошковского с его слугой впустили в город.