Переходники и другие тревожные истории (ЛП)

— Верно. Нет. Или он не виден. Я вернул задаток. Я настоял, чтобы отдать его назад. Я лишился контракта. Но я не потратил время впустую. Моя впечатлительность замечательно отточилась. Вот секрет моего искусства. Это вызвало тот внезапный расцвет гротескного, некротического, чем у меня восхищаются поклонники, ну хорошо, поклонник. Без сомнения, определённая репутация у меня была ещё до приключения в том месте, но впоследствии различие увеличилось на целый порядок.

— Но как тот человек мог прожить сто шестьдесят семь лет? Что же произошло в том доме?

— Я могу лишь гадать.

— Но твоё впечатление…

— Да, — согласился Куилт. — Моё впечатление. Я узнал от водителя, что его хозяин когда-то был художником или пытался им стать. Он был жестоким и безжалостным человеком, очень богатым, но желал стать кем-то большим. Он думал, что сможет взять у природы, что пожелает, схватить это, как вещь с полки. Это были его краски в шкафу, и это была его студия в башенной комнате. Но он проиграл. Может, у него просто не было таланта. Вдохновение не приходило. Чем сильнее он пытался, тем больше вгонял себя во что-то, вроде безумия, за грань безумия, во что-то, совершенно неописуемое. Вполне возможно, что он достиг гнозиса, внутренней истины. Он слишком глубоко погрузился в себя и, в конце концов, обнаружил лишь опустошение. Как мы может быть уверены, что с нами не случится то же самое?

— Чем же был тот перемётный костюм?

— Думаю, это было устройство, разработанное, чтобы действовать так, как это случилось со мной. С помощью своих изгибов и заворотов, странных перегрузок и ещё более странных ощущений, он каким-то образом позволял носителю выскользнуть за пределы известных нам пространства и времени, в — не знаю куда. Туда, где он утратил сам себя. То, с чем я столкнулся, было гнусным осадком его души. Возможно, он тоже высвободился из костюма, но не сумел ухватиться за ремешки и упал. Мог ли он покалечиться и телесно? Я так и не узнал. Но, одним вечером, после подобного эксперимента, он навсегда оставил дом, став изменённым человеком, крайне изменённым, ни живым, ни мёртвым, поскольку ему недоставало той сущности, которая и делает нас людьми, чем бы она ни была.

Я не знал, как к этому отнестись. Не втягивал ли Джеффри Куилт меня в самый причудливый фарс всех времён? Или он решил подтолкнуть продажи, нагнетая мистическое вокруг каждой своей картины?

— Ясно, — ответил я. — Потом он стал ещё одним столпом большого бизнеса, где отсутствие души — определённое преимущество.

Куилт грохнул кулаком по столу. Мой стаканчик с пивом скакнул на пол и расплескался.

— Извини, — всё, что я додумался сказать.

— Моя цель, — медленно проговорил он, — причина, по которой мой патрон нанял меня — это создать картину, настолько впечатляющую, настолько живую, настолько воплотившую сущность того ужасного места, чтобы, смотря на неё он смог бы восстановить свою размётанную душу, восстановить настолько, чтобы вновь стать человеком, чтобы он смог умереть. Я не думаю, что у него когда-нибудь получится или вообще может получиться. Если ты не веришь мне, можешь сам у него спросить. Я дам тебе номер его телефона. Но с другой стороны, сомневаюсь, что он станет об этом говорить.

Какое-то время мы сидели в молчании. Я разглядывал картину «Перемётный костюм», затем моё внимание привлекло то, то, что я никак не мог определить.

Лишь через несколько минут я понял, на что смотрю.

Картина изменилась. Закутанная фигура, облачённая в перемётный костюм, теперь обратилась ко мне, её безликая маска смотрела прямо на меня.

— Господи Боже…

— Что там? — тревожно спросил Куилт.

— Ничего.

Он явно мне не поверил. В молчании мы уставились друг на друга.

— Не понимаю, — сказал я наконец. — Если ты этого не рисовал, тогда что это?

— Это не та картина. Эту я создал для себя, на память о приключении. — Он забрал у меня картину, присмотрелся вблизи — я уверен, что он слегка вздрогнул, прежде, чем перешёл на лёгкий, почти весёлый тон и отдал картину назад. — Теперь это твоё. Согласно нашей сделке, ты выслушал историю и теперь должен принять это произведение.

Я снова взял её, затем отвёл взгляд.

— Твоё, — настаивал он. — Ты за неё заплатил.

Какая ужасная тайна раскроется, задумался я, когда, в конце концов, черты той фигуры в маске прояснятся?

— У меня есть выбор? — спросил я после паузы.

Он заявил, что выбор в сделку не входит. Печально улыбаясь, более, чем чуть-чуть пьяный, он объяснил, что Искусство, если в нём есть хоть какая-то сила — разоблачает и поэтому оно «даёт знания; плоды опыта, которые невозможно позабыть. И в этом смысле никакого выбора нет». — Он замолчал, что-то обдумывая. — Но вот что я тебе скажу: если ты заберёшь картину, то я верну тебе деньги.

Я нервно запротестовал, настаивая, чтобы он оставил себе и деньги, и картину.

Куилт рассмеялся. — В этом нет нужды. — Затем он вернул чек. Он согласился оставить «Перемётный костюм» на непреложном условии, что я не поверю этой истории.