Переходы от античности к феодализму

И это постепенное ухудшение положения крестьян в XVI веке совпало с распространением экспортного земледелия, когда на западные рынки стало поставляться все больше зерна с феодальных владений Востока. С 1450 года и далее – вместе с экономическим возрождением Запада – экспорт зерна по Висле впервые сравнялся с экспортом древесины. Торговлю зерном часто называют главной причиной «второго издания крепостничества» в Восточной Европе. [398] Но имеющиеся свидетельства, по-видимому, не подтверждают этот вывод. Россия, которая не была замечена в экспорте зерна до XIX века, пережила не меньшую феодальную реакцию, чем Польша или Восточная Германия, которые вели процветающую торговлю с XVI века. Кроме того, в пределах самой экспортной зоны движение к крепостничеству хронологически предшествовало взлету торговли зерном, который произошел только после повышения цен на зерно и расширения западного потребление в связи с общим бумом XVI века. Gutsherrschaft , специализирующийся на экспорте ржи, встречался в Померании или Польше уже в XIII веке, но такие хозяйства не были статистически доминирующей формой и не стали ею в и последующие два столетия. Реальный расцвет восточноевропейского экспортного сельского хозяйства, манориальных поместий, иногда ошибочно называемых «плантационными торгово-промышленными предприятиями», произошел только в XVI веке. Польша, основная страна-производитель в регионе, экспортировала в начале XVI столетия примерно 20.000 тонн ржи в год. Сто лет спустя этот показатель вырос более чем в восемь раз до 170.000 тонн в 1618 году. [399] За тот же период количество судов, проходивших за год через Зунд, выросло в среднем с 1.300 до 5.000. [400] Цены на зерно в Данциге, главном порте зерновой торговли, были неизменно на 30–50 % выше, чем во внутренних центрах – Праге, Вене и Любляне, – что свидетельствовало о коммерческой привлекательности экспорта, хотя общий уровень цен на зерно на Востоке к концу XVI века по-прежнему оставался примерно вдвое ниже, чем на Западе. [401] Но роль балтийской торговли в зерновом хозяйстве Восточной Европы не следует переоценивать. На самом деле даже в Польше, главной стране в этом деле, экспорт зерна в лучшие времена составлял всего лишь 10–15 % его общего производства; а на протяжении большей части XVI века показатели были существенно ниже. [402]

Воздействие экспортной торговли на общественные производственные отношения не следует недооценивать, но оно, по-видимому, принимало форму роста темпов , а не обновления типа феодальной эксплуатации. Примечательно, что барщина – прозрачный показатель степени изъятия излишков у крестьян – существенно выросла с xv по XVI век и в Бранденбурге, и в Польше. [403] К концу XVI века она составляла примерно три дня в неделю в Мекленбурге, а в Польше для обнищавших крепостных, нередко вообще лишенных наделов – не меньше шести дней в неделю. Вместе с усилением темпов эксплуатации появление масштабного экспортного земледелия также неизбежно привело к захвату деревенских земель и общему увеличению пахотных земель. С 1575 по 1624 год площадь имений в Средней Мархии выросла на 50 %. [404] В Польше соотношение земель, принадлежащих к хозяйству землевладельцев, и крестьянских наделов достигло невиданных, по меркам средневекового Запада, пропорций – в 1500–1580 годах средние показатели колебались между 2:3 и 4:5, причем роль наемного труда постоянно возрастала. [405] Страта некогда преуспевавших крестьян ( rolniki ) теперь была полностью уничтожена.

В то же время балтийская торговля зерном, конечно, усилила антигородские наклонности местных землевладельцев. Экспортный поток освободил их от зависимости от местных городов – теперь они получили рынок, который гарантировал устойчивый денежный доход и приток промышленных товаров, без неудобств, которые создавали политически автономные города у них под боком. Теперь им просто нужно было сделать так, чтобы вести дела с иностранными торговцами напрямую, вообще минуя города. Этим они и занялись. Вскоре вся морская торговля рожью попала в руки голландцев. Конечным результатом этого была аграрная система, которая привела к появлению производственных единиц, в отдельных областях существенно превосходивших по размерам первоначальные личные хозяйства феодалов на Западе, которые обычно по краям крошились в передающиеся в аренду наделы, поскольку колоссальная прибыль от экспортной торговли в век революции цен на Западе позволяла покрывать издержки, требовавшиеся для управления имениями и организации производства в более широком масштабе. Центр производственного комплекса сместился от мелкого производителя к феодальному предпринимателю. [406] Но окончательную совершенную форму этой системы не следует смешивать с исходным структурным ответом восточноевропейского дворянства на сельскохозяйственную депрессию XIV–XV веков, который определялся балансом классовых сил и исходом насильственной социальной борьбы в самих восточноевропейских социальных формациях.