Перехваченные письма

Пермь, 27 апреля 1930

На днях пришла твоя посылка, спасибо за нее, так приятно было ее получить, и пошлина оказалась небольшой — 7 рублей 8 копеек. Очень мало обкладывается тапиока (и вообще всякая крупа), и это такая прекрасная вещь. Одновременно с твоей посылкой пришли две Вавины, и мы до сих пор в недоумении, что с ними делать. Там чудное какао, две банки, но за них нужно внести больше 20 рублей. Чай нам не нужен, но за него нужно уплатить 10 рублей; еще очень дорого молоко сгущенное — за одну банку около 8 рублей. Самая маленькая пошлина на крупу, но приходится с ней расстаться из-за этих трех дорогих продуктов. Заплатить за посылки 50 рублей мы не в состоянии, и, к сожалению, придется их отослать обратно.

То, что ты нам пишешь в сегодняшнем письме, для нас очень утешительно и очень нас подбодрило, а на Пасху мы получили от Вавы (т.е. твои) 117 рублей 82 коп. Ники сейчас же послал из них 20 рублей в Москву с просьбой купить детям башмаки и чулочки, которых здесь достать нельзя. А пока нашлись добрые люди, которые пожертвовали старенькие, но не рваные ботинки, и дети в них ходят. Еще одна добрая дама, увидав раз, как Мимочка со мной прогуливается в валенках по сырости, пошла к себе домой и вернулась с калошами, которые мы на эти валенки надели. Так что и с обувью мало-помалу дело наладилось, а если пришлют из Москвы, то будет совсем хорошо.

Дневник Иды Карской

Из записей апреля 1930

Часто плохие настроения, где причина тоски? Отчего так тоскуется? Ведь Сережа очень хорошо ко мне относится, а я его огорчаю.

Дина права, Терешковича жалко. Его никто не любит.

Бориса хотелось бы видеть. Только не так, как в субботу, а так, чтобы можно было поговорить. Но мы не близки друг другу, он не чувствует мое настроение и не приходит. Он, кажется, влюблен и находится в литературной горячке. Это хорошо. Дина тоскует? Трудно любить такого человека. Его нужно любить абстрактно и чтоб он тебя не любил. Ведь требуешь от человека, любящего тебя, а от Бориса ничего нельзя требовать. Если б Карский это читал, ему, наверно, было бы обидно, но я действительно иногда скучаю по Борису.

Меня еще злит, что плохо работаю. Я очень изменилась за этот год, потеряла почву и иногда завидую Сереже, он работает и, главное, хочет и чувствует, что мог бы много сделать.

Дневник Бориса Поплавского

Из записей мая 1930

Утро, холодно, серый день. Свищу, подражая соловью, что безумно интригует Мимишку. Жадный кот все смотрит наверх, дабы сожрать невидимых птиц. Вчера была темная встреча, сегодня не знаю, и хотя мало думаю об ней, весь день есть приготовление к встрече.

Старый вопрос о ебле. Она для меня тяжела, не хочу ее — не надо. Но как быть? Конечно, она этого не понимает, и мы из-за этого не женимся. Ей нужно все-таки, вероятно, более энергичного человека. Хотя она наслаждается, я — мало, мне только мило. Раз дошли даже до анекдотов в кровати. Следующий день был полон раскаянья — и поделом. Это конец всему.

И все-таки она гениальная, неземная — и сумасшедшая. Пять романов за год, и все почему? Хотела сделать приятно, хотела что-нибудь дать, хотела, чтобы жалели, не могла защищаться, будучи в оцепенении. «Но только с тобой хорошо, с ними было страшно и противно». Самодовольно: «Да, конечно, я эротический человек». Потом опять: «Ах этого не нужно совсем». Трагическое начало.

Сейчас буду писать дневник Безобразова. Кот ходит кругом, грустное, но верующее настроение. Жалко, что редко пишу.

Из дневника Аполлона Безобразова

Апрель