Перекрёстки Эгредеума

Фон Беккер столкнулся с ним по чистой случайности, будучи в Берлине проездом. Он не планировал задерживаться в городе, но, вняв настойчивым просьбам товарища и следуя врачебному долгу, отправился в поместье Байера, чтобы проконсультировать его ассистента.

Ассистент археолога, египтянин Се́дхи аль-Джаха́рди, был молодым человеком лет двадцати с небольшим. Байер нанял его во время первой египетской экспедиции близ Абусира в качестве чернорабочего, но, обнаружив необычайную одарённость и осведомлённость юноши, сделал его своим помощником.

Седхи был прекрасным проводником и переводчиком; его наброски окружающих пейзажей и извлечённых из песка находок поражали удивительной точностью и изяществом. Но больше всего археолога впечатляло то, что в отличие от суеверных и необразованных сородичей, аль-Джахарди был поистине увлечён раскопками. Он не просто бездумно выполнял поручения, дабы получить оплату, а всё время стремился понять и узнать что-то новое. К тому же он, казалось, не был отягощён какими-либо религиозными предрассудками и охотно воспринимал философские и научные рассуждения просвещённых европейцев, которые его закоснелые земляки сочли бы богохульным вольнодумством.

Седхи нравилось учиться; время, проведённое в экспедиции, он считал лучшим в своей жизни. За четыре года Байер привязался к нему, как к сыну, и взял юношу в Европу, намереваясь устроить его дальнейшее обучение.

В Берлинском университете, где Байер получил кафедру, Седхи оставался верным помощником археолога, работая над отчётами об экспедиции и успевая посещать недавно открывшийся курс естественных наук. Разительная перемена обстановки и образа жизни его не смутила; сам он говорил, что с детства ощущал какую-то смутную неизъяснимую тоску, точно был не на своём месте, и только здесь, в Германии, наконец-то нашёл его.

Несколько месяцев прошли спокойно, но осенью 1848 года Седхи начал испытывать странное недомогание, постепенно нараставшее и приведшее к невозможности продолжать обучение и работу. Последнее особенно огорчало Байера, поскольку в то время он занимался подготовкой заключительной публикации полного списка исследованных древностей и нуждался в живом уме и искусных руках бессменного ассистента и спутника, который должен был подготовить иллюстрации, карты и часть описаний «солнечных храмов» и пирамид Абусира.

Врачи, посчитавшие причиной болезни длительное умственное перенапряжение и непривычный климат, рекомендовали юноше полное воздержание от трудов и отдых на природе, но даже после переезда в загородный дом Байера состояние его продолжало ухудшаться.

Здесь к постоянной усталости, рассеянности, бессоннице и частым головным болям юноши присоединились новые, пугающие симптомы: он стал подолгу замирать на одном месте, не отвечая на вопросы, временами бессмысленно смеялся, бормотал под нос какую-то чепуху, беспричинно раздражался и вообще вёл себя в высшей степени неподобающим образом. Глаза его, прежде ясные и живые, теперь нездорово сияли каким-то странным блеском, и взгляд его был потерянным, устремлённым в пространство, точно позади обычных предметов виделось ему что-то, недоступное другим людям.

Порой Седхи приходил в себя, с удивлением и смущением выслушивал вопросы о причинах недавнего поведения и отвечал, что ничего не помнит. Во время этих кратких периодов просветления он рассказывал, что видел «солнечных людей» и «тёмную фигуру в чёрной пустоте», которая вызывала у него смертельный ужас.

Когда он смотрел на солнце, он видел узоры в его лучах. Иногда они напоминали запутанное скопление геометрических фигур, иногда — арабскую вязь. Но всякий раз, как он начинал всматриваться в них, пытаясь разобрать надписи или различить скрытые символы, эти узоры ускользали от взора.

Тогда он оставил попытки постичь их умом и просто смотрел, всё больше погружаясь в созерцание и отрешаясь от реального мира. Ему посоветовали меньше времени проводить на солнце, но узоры стали видеться повсюду: в свете лампы, в пламени свечи, на белых стенах гостиной.

По настоянию врача ему пришлось всё время проводить в затемнённой комнате, но и тут солнечные узоры не оставили его. Он видел их теперь постоянно перед глазами: живые, мельтешащие, меняющие очертания и перетекающие в новые формы с новыми неуловимыми смыслами.

Состояние юноши непрерывно ухудшалось, и к тому времени, когда Байер решил обратиться к другу за помощью, его ассистент уже сутки пребывал в напряжённом безмолвном оцепенении. За несколько дней до этого он прекратил принимать пищу и питьё. Когда фон Беккер впервые увидел его, тот был подобен восковому изваянию, пугающему своим сходством с живыми людьми.

Седхи лежал в углу смятой постели, натянув простыню на голову и свесившись к полу. Кожа его, смуглая от природы, приобрела изжелта-землистый оттенок и нездоровый блеск. У него был жар.