Перекрёстки Эгредеума

Марии Станиславовне не на что было жаловаться. Она давно привыкла к этому отделению — пожалуй, могла бы даже назвать его уютным, — прониклась сдержанной, но искренней симпатией к врачам. И сейчас ей было горько и тошно от собственного притворства перед теми, кто ей доверяет.

Ожидания имеют свойство осуществляться, поэтому столь угнетающая шаблонным однообразием бумажная рутина, в неизбежности которой Мария Станиславовна была убеждена, почти целиком поглотила её первый учебный день.

Из больничного арсенала в очередной раз исчезли некоторые лекарства, о чём сообщили утром — обычное дело, закончились в аптеке, а новых не привезли, — и обитателям ординаторской пришлось срочно менять лечение всем пациентам, которые их получали.

Сан Саныч, всё принимавший близко к сердцу, сидел с краю стола как в воду опущенный, беспокойно крутя пальцами ручку вместо того, чтобы использовать её по назначению, и в мрачных красках расписывал, какой бедлам теперь наступит. Невозмутимый Павел Сергеевич и Мария Станиславовна, расположившись друг напротив друга, смиренно заполняли стопку медицинских карт, исправляя во всех назначениях трифтазин на галоперидол и амитриптилин на феварин.

— Это же невозможно! Препараты разного действия, — сетовал Сан Саныч.

— Ничего, полечим чем есть, — не прерывая письма, отзывался Павел Сергеевич.

— Вот подожди, сейчас начнётся, — не унимался заведующий. — У меня десять человек на амитриптилине шло, другие антидепрессанты им всё равно что вода. А этот Болтунов, третий месяц лежит который… Как я ему трифтазин назначил — всё, другой человек. Выписывать собрался на следующей неделе, а тут — на тебе. Короче, жди массового обострения.

Мария Станиславовна безмолвствовала, автоматически водя ручкой по бумаге.

Несовершенство современной психиатрии, да и медицины вообще, уже давно начало проступать перед её мысленным взором, который она до последнего настойчиво отводила в сторону. Чтобы не думать об этом, не смотреть в глаза неоспоримой истине.

И сейчас она старалась гнать еретические мысли, но, подстёгнутые разговором врачей, они всё настойчивее лезли в голову, не спрашивая разрешения.

Ведь лекарства, по сути, только блокируют определённые рецепторы в мозге или иным способом регулируют обмен химических веществ, лежащий, как считается, в основе всех психических процессов. И это единственно верный способ восстановления душевного равновесия, если считать пресловутую душу — психику, сознание — побочным продуктом биохимических реакций в мозге.

Но это лишь одна из теорий, представляющая всю психическую деятельность в виде простой передачи сигналов между нервными клетками, приравнивающая мозг к электрохимическому агрегату, человека — к машине, считающая сознание в широком смысле побочным продуктом материи.

А что, если материя — продукт сознания?

На самом деле никто не знает наверняка, что такое сознание и где оно в действительности находится.

И что, если оно не рождается мозгом и вообще связано с ним далеко не так тесно, как мы привыкли думать? Телевизионные программы ведь не возникают сами собой внутри телевизора, хотя, подкручивая рычажки и винтики, мы можем менять вид и качество передачи, даже выбирать каналы. Но повлиять на то, что передают, — не в нашей власти. Если, конечно, мы не работаем на телевидении…

Блокируя рецепторы, мы запрещаем мозгу принимать нежелательные сигналы, но, если источник их лежит за пределами мозга, нет ничего удивительного в том, что рано или поздно эти импульсы вновь прорываются в эфир. Ведь они продолжают существовать где-то по ту сторону грубой материальности вне зависимости от того, воспринимаем мы их или нет.

* * *

Обход ей почти не запомнился: Мария Станиславовна обречённо волочилась по палатам по пятам за врачами и медсёстрами, стараясь никому не смотреть в глаза. Некоторые пациенты определённо лежали здесь в прошлом году, но лица их расплывались под рассеянным взором, который скользил по поверхностям постылого мира и не задерживался ни на одной. И только обрывки сумбурных фраз, так похожие на послания сумрачных голосов, звучащих на пороге сна, вездесущими вздохами ветра прокрадывались сквозь щели панциря-автомата к забившейся под ним чуткой душе.

— …это тюрьма, настоящая тюрьма и есть!

— …и мы сами выстроили её стены.

— …меня нет, этого мира нет, он мёртв, мёртв безнадёжно, а всё это — только чей-то беспробудный сон… Спящий в чёрной пустоте, как в ореховой скорлупе, он грезит нашими судьбами, запутывая время…

— …сознание определяет бытие, и то, что нас заставляют считать реальностью, навязано со стороны… Ваша слепая вера собственным глазам, обманутым яркостью пустой обёртки, ничем не лучше наших «глюков».

Ого, да тут прямо философский кружок!

Сан Саныч многозначительно переглянулся с коллегами:

— Вот и началось.

* * *

Перед самым уходом, пока врачи были в лекарственном кабинете, обсуждая назначения с медсестрой, Мария Станиславовна слонялась по ординаторской, ожидая, когда её уже отпустят. От нечего делать она заглянула в шкаф, где Павел Сергеевич держал книги.

Коллекция его явно пополнилась за лето.