Перекрестки судеб. Стася и Тим (СИ)

У его жены мягкие и длинные, до самой попы, волосы. Медные. Они струятся между пальцами и походят на лаву, извергающуюся из жерла вулкана. И пахнут теперь мятой. 

— Я хочу тебя, — шепчет Русалка, когда Тимур смывает ее волосы, прижимается к нему, потираясь о его твердый член. И тянется к его губам.

Поцелуй пахнет кровью и отдает горечью. Глубокий, страстный. Словно она целует его в последний раз. Словно завтра уже не наступит. Тимур подхватывает ее под попу, а она обвивает его ногами таким привычным движением, что Тимур рычит, уже не сдерживаясь. Снова прижимает Русалку к стенке, покрывая поцелуями шею, плечи, грудь.

Вода бьет в лицо, обжигает.

И Тимур не выдерживает, чихает. Русалка взрывается хохотом. Ничего у них не выходит. Страсть, мгновение назад грозившая смести все вокруг, растекается по венам нежностью и весельем. Они брызгаются водой, наскоро целуясь в тесной кабинке, смеются. А потом Русалка охает и стенает, рассматривая себя в зеркале. Грудь, ноги, бока покрывают наливающиеся багрянцем пятна, перечеркнутые белесыми нитями шрамов. Она едва не плачет и отчего-то ругает любовные романы с их бредовыми фантазиями.

Тимур же посмеивается, наблюдая.

Позже в спальне растирает ее нежную кожу спасительной мазью. И она лежит рядом, горячая, податливая, нежная, снова мурлычущая от удовольствия.

— Я не понимаю, что ты во мне нашёл? – бормочет Русалка, устраивая голову у него на плече и закинув на него ногу и руку.

— Себя, — с улыбкой отвечает Тимур, но она уже тихо сопит, теплым дыханием щекоча шею. 

А через два дня ему снова нужно лететь. На этот раз в немецкую клинику, откуда дал деру Вадик. А чтобы Русалка не скучала, докупил кучу рисовальной ерунды к тому, что уже имелось у нее. Оказалось, там было далеко не все необходимое, а раньше она стеснялась его просить. Просто сама невинность, надо же.

Тимур полмагазина скупил, наверное, ничерта не разбираясь в названиях, видах, мягкостях и твердостях. Запутался,  и решил не мудрить долго – покупал все, что попадалось под руку. И радовался как ребенок, наблюдая, с какими сияющими глазами Русалка разбирала его покупки. Как визжала и прыгала от радости, обнимая его и поминутно повторяя: «Спасибо». Надеялся, что это займет ее, и она не заметит, как пролетит время, пока он решит дела в Германии.

А сам три дня не находит себе места, разбираясь с видеозаписями, которые почему-то оказались стерты, опрашивая персонал. И считал минуты, когда окажется в номере.  Чтобы набрать номер и услышать ее голос. И слушать, слушать, слушать. Как она будет рассказывать, какой замечательный пейзаж написала. Или портрет. Или натюрморт. И лишь в самом конце тихо шепнет, что соскучилась. И спросит, когда он прилетит, и он не выдерживает – возвращается раньше. Плюет на все дела, вызвав недоумение взбудораженных ним врачей и немецких полицейских. Но ему все равно. Оставляет весто себя Погодина – пусть разбирается и вину заглаживает. Сам Тимур больше и дня не мог вынести без Стаси.

Она стоит на журнальном столике, ловко балансируя на кончиках пальцев как балерина. Рыжие волосы всклокочены, его белая рубашка перемазана краской. А тонкие руки порхают над стеной, как кисти над холстом. Впрочем, стена его гостиной и была холстом.  И на нем небрежными мазками рождалось нечто. Изогнутое тело, закованное золотой чешуей, распахнутые крылья, сверкающие алым, длинный хвост и словно живые, пронзительные фиолетовые глаза.

Тимур невольно дергает плечом. Похоже, в его доме теперь поселился самый настоящий дракон. Он обводит взглядом гостиную, уставленную картинами, и усмехается.

— Холсты закончились? – едва слышно, почти шепотом.

Русалка покачивается, оступается и заваливается на спину, визжа. Тимур подхватывает ее у самого пола, встречается с перепуганным рыжим взглядом.

— Ты… – облегченно.

— Напугал?

Она кивает и тут же улыбается.

— Прости.

Касается его щеки, трется о плечо своей.

— Я соскучился, – хрипит Тимур, зарываясь носом в ее волосы, пахнущие гуашью и морем.

А Русалка вдруг смеется и ведет пальцем по его носу, щеке, шее.

— Ты что творишь? — наигранно строго возмущается Тимур.

— Рисую, – невозмутимо отвечает Русалка, продолжая расписывать его лицо, закусив губу от усердия.

И Тимур не выдерживает, целует. Ее перепачканный краской нос, глаза, губы.

Прокладывает дорожку из нежных, невесомых поцелуев по шее вниз к ложбинке между грудей. Губами прихватывает затвердевший сосок, ударяя по нему языком. Ощущая, как тонкие пальчики  впиваются в плечо, царапая. И ему плевать, пусть хоть всю спину в кровь раздерет. Главное, она рядом. Так близко.

Играет ее сосками, посасывая и слегка прикусывая, пока не становится неудобно. Но идти в спальню уже нет сил. А заниматься любовью на прохладном полу в жару – самое удивительное, что может быть.