Перекрестки Сумерек

Логайн обернулся в седле, сильная, широкоплечая фигура в хорошо сидящем темном как смоль кафтане, без единого светлого пятнышка, кроме серебряного Меча и красно-золотого Дракона на высоком воротнике. Его черный плащ был отброшен назад, словно холод его не касался. Так оно и было. Эти мужчины, кажется, думали, что они должны все время сражаться со всем миром. Он ей улыбнулся – успокаивающе – и она моргнула. Неужели она позволила слишком сильному беспокойству проскользнуть на его конец уз? Это было похоже на очень деликатный танец – пытаться управлять своими эмоциями, и давать только правильные ответы. Очень похоже на Испытания на Шаль, где каждый поток должен был быть сплетен точно, без малейшего колебания, несмотря на любые попытки отвлечь; только это испытание все продолжалось, продолжалось и продолжалось.

Он перевел свой взгляд на Тувин, и Габрелле тихо вздохнула. Всего лишь улыбка. Признак общительности. Он часто вел себя приветливо. Возможно, он даже был бы привлекателен, если бы не то, кем он являлся.

Улыбка Тувин просияла ему в ответ, и Габрелле вынуждена была вцепиться в седло чтобы не упасть с коня от удивления. Натянув капюшон пониже, как бы поправляя его против холода, так чтобы его край прикрыл ее лицо, она смогла незаметно наблюдать за Красной Сестрой.

Все, что она знала о другой женщине, говорило ей, что та похоронила свою ненависть в слишком мелкой могиле, если вообще похоронила, и Тувин ненавидела мужчин, способных направить так же глубоко, как любая прочая Красная, когда-либо встречавшаяся Габрелле. Все Красные обязаны презирать Логайна Аблара, особенно после заявлений, которые он сделал о том, что сама Красная Айя принудила его стать Лжедраконом. Он мог бы теперь замолчать навеки, но рана уже была нанесена. Среди плененных с ними Сестер были такие, кто посматривал в сторону Красных так, словно они, по крайней мере, попались в свою собственную ловушку. А Тувин с ним почти что кокетничает.

Габрелле озадаченно закусила губу. Дезандра и Лемай приказывали, было дело, каждой Сестре постараться установить с Аша'манами, которые связали их узами, близкие отношения – мужчины должны успокоиться прежде, чем Сестры смогут сделать что-нибудь полезное. Но Тувин открыто противилась приказам любой Сестры. Она терпеть не может им уступать, и потому отказалась повиноваться, хотя Лемай была тоже Красной, и сама же предложила так поступить. Или потому, что никто больше не признавал ее власти, после того как она завела всех в ловушку. Этого она тоже не может стерпеть. Но все же, она улыбалась в ответ на улыбку Логайна.

Как же Логайн, присутствуя на другом конце ее уз, мог принимать ее улыбку за правду, а не трюк? Габрелле уже сталкивалась с этой загадкой прежде, так и не приблизившись к ее разгадке. Он слишком много знал о Тувин. Знать цвет ее Айя, уже должно было быть достаточно. И все же, когда он смотрел на Красную Сестру, Габрелле чувствовала в нем меньше подозрительности, чем когда он смотрел на нее. Он совсем не был простодушен. Этот мужчина, кажется, подозревал всех и каждого. Но Сестер даже меньше, чем некоторых Аша'манов. Что также было совершенно бессмысленно.

«Он не дурак», – напомнила она себе. – «Тогда почему? И, также, почему Тувин так себя ведет? В чем ее интрига?» Внезапно, Тувин столь же тепло улыбнулась и ей и заговорила, словно она высказала, по крайней мере, один из ее вопросов вслух.

«Рядом с тобой», – прошептала она на выдохе, – «он беспокоится только обо мне. Ты его пленила, Сестра».

Пойманная врасплох, Габрелле против воли покраснела. Тувин никогда не заводила бесед, и сказать, что она не одобряла отношения Габрелле с Логайном, было бы большим преуменьшением. Его совращение казалось слишком очевидным способом всегда находиться с ним рядом, чтобы изучать его планы и слабые стороны. В конце концов, даже если он Аша'ман, то она-то стала Айз Седай еще до его рождения, и когда их захватили, она уже не была девственницей. Он так удивился, когда понял, что она с ним делает, что почти решила, что это он девственник. Или дурачит ее. Игры доманийек, оказалось, скрывают массу сюрпризов и ловушек. Худшую из всех она никогда не смогла бы показать никому. Она очень боялась, что Тувин что-нибудь узнает, по крайней мере, частично. Но тогда каждая Сестра, последовавшая ее примеру, должна это узнать, и она думала, что кое-кто уже знает. Никто об этом не говорил, и никто, конечно, и не пытался. Логайн умеет маскировать узы, но она верила, что даже в худшем случае смогла бы его найти, хотя маскировка хорошо скрывает его чувства, но иногда, когда они делили постель, он позволял ей исчезнуть. И как бы сказать по мягче… результаты были просто… разрушительными. В такой момент просто невозможно сохранять хладнокровие, а тогда, не получается никакого спокойного изучения. Просто не остается причин.

Поспешно она снова вызвала в памяти образ снежного пейзажа. Деревья, валуны и гладкий, белый снег. Гладкий, холодный снег.