А в августе он снова не вытерпел и заглянул во двор через окно, так как снизу послышался знакомый голос.
— Ба-а! — удивился и обрадовался Кабанов. — Это же Сергей! Надо любыми средствами добиться, чтобы его перевели в нашу камеру!
— Тесновато, — усомнился Чекотило. — Вряд ли обманем начальство…
— Но оно продается, и мы должны этим воспользоваться, — настаивал Кабанов.
…………………………………………………………………………………
Надзиратель-авантюрист Мурсалимов оказался сговорчивее, чем ожидали заключенные: он за рубль устроил перевод Сергея из камеры нижнего этажа к Кабанову, а потом — за два рубля переместил Кабанова с Чекотило и Сергеем в освободившуюся камеру на втором этаже.
Здесь было темнее и больше сырости. Но камеру эту облюбовали заключенные не случайно: ее окно выходило во внешний дворик. Можно было, выпилив решетку и выбравшись из камеры в глухой угол двора со случайно сохранившимся здесь каменным контрфорсом, перемахнуть через стену с помощью веревки и острого крюка на улицу, где будет ожидать подготовленный комитетом извозчик.
В подготовку побега были вовлечены тюремный фельдшер и дежурный солдат.
Первоначально предусматривалось планом побега связать надзирателя и, воспользовавшись отобранными у него ключами, выйти под фиктивным конвоем солдата прямо через тюремные ворота в город.
Но за полчаса до вступления плана в действие психологическое напряжение солдата достигло предела, началась истерия страха. Он прибежал к камере Кабанова и, рыдая, просил пощадить его. Поклялся при этом, что будет молчать о замысле заключенных, если они сами его не выдадут.
Побег был отложен. Солдата, как потом стало известно, отправили в больницу с признаками начавшегося у него тяжелого нервного заболевания.
Новый план побега предусматривал подмену нескольких заключенных чучелами на их койках, чтобы дежурные надзиратели не заметили исчезновения людей до утра.
Кабанов, Чекотило, Сергей, Вороницын и Конторович, согласно этому плану, должны были не возвращаться в камеру после вечерней прогулки. На их койках окажутся под одеялами заранее изготовленные чучела, а они сами, улучив момент, переберутся с дворика через стену на улицу к ожидающим их извозчикам.
Какой-то провокатор выдал этот план. В тюрьме начался обыск.
— Э-э-э, Братцы! — злорадно кричал комендант, сбрасывая одеяла с манекенов. — Такие чучела "Екатеринку" стоят, а они это так вздумали… Ха-ха-ха… Бесплатно…
Выкрик коменданта заключенные поняли как намек: "Плати сто рублей, то есть кредитную бумажку с изображением царицы Екатерины Второй, тогда и обыска-шмота не будет…"
Земляческие группы заключенных начали копить деньги, некоторые запрашивали финансовую помощь с воли. В Севастополе имели место сборы средств "благотворителей" по подписным листам. Но особенно солидную сумму — тысячу пятьсот рублей внес в партийную кассу Вячеслав Шило. Это был результат его первого опыта экспроприации. Обрядившись в костюм-маску, он принудил кассира почты передать ему деньги.
Обо всем этом осведомители донесли в Петербург, расписывая, что в Севастополе социал-демократы действуют по методу грузинского Камо, а центр их закрепился даже в Севастопольской тюрьме, где процветает либерализм, неуважение к их императорскому величеству, а стены ее вельми низки и одолимы для злоумышляющих о бегстве, а также для тех, кто проникает во внутрь тюрьмы из города без спроса.
Из Петербурга прилетела на имя начальника тюрьмы Светловского строгая бумага:
"…мягкость не допускать. Охрану преумножить и усилить надзорами…Стены тюремного двора нарастить до недоступности одоления злоумышляющими к бегству и к наваждению тюрьмы разрушителями всех наших возможностей…"
Боясь за свою должность, Светловский начал закручивать гайки: в камеры все чаще подсылали "наседок" (так называли заключенные мелких провокаторов-осведомителей, действовавших под видом арестованных за разные преступления), в дверных "волчках" непрерывно посвечивал глаз какого-либо надзирателя, множилась слежка внутри персонала тюрьмы. Строители работали на тюремной стене: наращивали ее высоту до четырех с лишним метров, усыпали гребень осколками стекла, натягивали там колючую проволоку, прикрепленную к острым иглам и шипам. Часовые получили приказ "стрелять без предупреждения по всякому, кто будет замечен в попытке к побегу или содействии беглецу, в попытке пробраться в тюрьму без спросу…"
И за стенами тюрьмы активничала жандармерия. Но ей никак не удавалось установить, кто же изъял деньги из сейфа на почте?
В шифровке, полученной Никитой Кабановым через "голубя" от Нины Николаевны, сообщалось, что неизвестный автор предупредил Комитет РСДРП о нависшей опасности.
"Берегитесь, — писал он. — К вам проникли провокаторы. Я вам не друг. Но совесть не позволяет мне мириться, что жандармы и провокаторы вокруг человеческой шеи петлю закручивают и веревку мылом намыливают.
В доказательство, что говорю вам правду, прилагаю копию бумаги, подлинник коей написан лично жандармским полковником Поповым и отослан 14 сентября 1906 года департаменту полиции. Через мои руки шла эта оказия".