Никита попытался добраться до окна, чтобы заглянуть во двор, на кусочек неба. Да вот ноги скользнули по крутому покату подоконника, он упал на пол, ушиб колени.
Поглаживая ладонями ушиб, чтобы уменьшить боль, снова начал думать о воле. Губы непроизвольно шептали: "Русская неизгладимая тоска, пусть даже сентиментальная, признаюсь, не дает мне покоя…"
Вскоре Кабанову удалось познакомиться с двумя "голубями", то есть надзирателями, которые за плату передавали письма заключенных на волю. А старший надзиратель Мурсалимов, желтоглазый шатен с поцарапанным носом и вмятиной над правой бровью (след одной из схваток с товарищами по грабежу банка еще задолго до поступления на тюремную службу), предложил однажды свою услугу:
— Ежели артель заключенных не пожалеет для меня пятнадцатирублевое жалование в месяц, буду передавать в камеру не только любые письма, но и газеты или книги, какие закажете…
Сделка состоялась. А так как Мурсалимов оказался точным при исполнении взятых на себя щекотливых и даже опасных обязательств, Кабанов решился и на более смелый шаг.
— Пугачи вы можете достать? — улучив момент, спросил он Мурсалимова. Тот поспешил притворить дверь, щурясь, жадно без слов уставился взором в Никиту, указательным пальцем быстро заработал, будто спускал один за одним курки ружья. Он знал, что среди заключенных "пугачами" называли револьверы, но не спешил ответить на вопрос Никиты словами, лишь жестами подавал надежду, жадным взором требовал вознаграждения. И Никита понял, сказал: — За ценою мы не постоим…
Никита помнил свой разговор с Вячеславом Шило об экспроприации денег в банке…
Мурсалимов поклонился, прижал ладонь поближе к сердцу и вышел из камеры. Проводив взором надзирателя, Никита начал обдумывать свои советы Вячеславу Шило: "Парнишка он решительный, но опыта мало. Ему надо подсказать…"
Дня два после этого случая Мурсалимов не появлялся. У Никиты даже появилось сомнение, не предал бы он и стоит ли вообще вести с ним какие-либо дела?
Но в середине третьего дня Мурсалимов зашел в камеру Кабанова со своей женой, очень высокой женщиной с хищными чертами лица и пронзительным взглядом черных глаз.
— Она согласна доставлять вам и вашим друзьям домашнюю пищу — кивнул Мурсалимов Кабанову на бесцеремонно рассматривавшую его женщину. — Разумеется, будете приплачивать за пищу и за это…, - Мурсалимов снова, как и в прошлый раз поработал в воздухе указательным пальцем. Женщина отодвинула его в сторону и подступила к Кабанову вплотную, усмехнулась:
— За восемь копеек, отпускаемых арестантам ежедневно на кухню, не разжиреете… И это самое не сможете, — она точно повторила жест мужа, не опасаясь, что кто-либо за ней подсмотрит: ведь Мурсалимов закрыл глазок двери своей спиной. Женщина же продолжала: — Деньги за все буду получать я. А пищу и пугачи будет носить моя подруга, жена арестованного Криворукова…
Кабанов знал, что Криворуков неженат, почему и невольно скривил губы.
Заметив скользнувшую на губах Кабанова усмешку, женщина без злости пояснила:
— У нас принято называть "подругой" тех женщин, через которых мы действуем, но которым потом придется одним отвечать, если провалятся. И попасть сюда, к вам, такие женщины могут только под видом наших подруг. Понимаете? Деньги за "пугачи" и за домашнюю пищу будете платить вперед, через нее, жену Криворукова… Я буду заходить редко, если только потребуется…
Криворукова оказалась расторопной. Она и пищу принесла для Кабанова и его товарищей в ведре с поднятым сантиметра на два днищем, сказала об этом Никите. И намекнула: "Это ведро принадлежит Мане, сестре Криворукова…"
Никита догадался, что идет вопрос о связи с Ниной Максимович, немедленно использовал эту "техническую деталь" для своей революционной работы: написанные на одной стороне листа письма и статьи для газеты "Солдат", Никита приклеивал чистой стороной к ведерному днищу. Туда же он приклеил шифровку с инструкцией для Вячеслава Шило об экспроприации банковских средств. Криворукова уносила ведро на волю, чтобы там "наполнить домашней едой", а вся корреспонденция попадала в руки секретаря Севастопольской военной организации РСДРП Нине Николаевне Максимович. От нее тексты летели по адресам, печатались на полосах газеты "Солдат". Она же вместе с Вячеславом Шило детально изучила инструкцию Кабанова об экспроприации денег для нужд партии и дала свое согласие Вячеславу экспроприировать деньги в почтово-телеграфной конторе, как давно задумал Шило.
В одном из писем на имя Кабанова из Комитета Севастопольской военной организации РСДРП содержалось указание на необходимость использовать "статут открытой Севастопольской тюрьмы" для организации и подготовки побега.
"Статут открытости" состоял в том, что разрешалось арестованным общаться друг с другом в корпусе и даже выходить для взаимной встречи во двор до сигнала вечерней поверки.
И Кабанов воспользовался этой возможностью для изучения людей, для установления личных знакомств.