Перекресток дорог.Книга 1

— Долой несправедливую, трусливую власть! — кричали из зала. — Третейский суд или ничего!

— Братва, пошли отсюда! — призвал Гаврюха.

— Пошли, пошли! — люди с треском отодвигали скамейки, опрокидывали табуретки, освобождая проход. Могучий людской поток хлынул к выходу.

— Остановитесь, остановитесь, безумцы! — кричали судьи, прильнув носами к прутьям решетки. Но их никто уже не слушал. Адвокаты также встали и покинули помещение.

Солдаты конвоя, ошеломленные всем увиденным, застыли в неподвижности, будто статуи. Они не применили оружия, не подали даже голоса.

Перед опустевшим залом остались за решеткой лишь прокурор с судьями. На зеленом сукне стола белели листки со списками мятежников. А на скамьях свидетелей, будто примерзнув, сидели группочкой не успевшие принять присягу перепуганные офицеры. За ними, угнув головы, длинноволосые и другие стриженные под горшок черносотенцы тяжело дышали с открытыми рыбьими ртами. Они боялись улизнуть, боялись и сидеть при мысли, что солдаты и матросы вдруг вернутся в зал и спросят: "А ну, кто эти свидетели и не пора ли им отправиться в Землянский уезд?!"

Первым забормотал унылым голосом генерал-лейтенант Андреев:

— Суд продолжает слушание дела! — будто сам не веря в реальность сказанного и даже в реальность самого себя, он дрожащими пальцами в сверкающих перстнях опробовал голубую ленту и ордена на груди, вздохнул: — Суд слушает…

…………………………………………………………………………………

Не опрашивая даже "свидетелей", так как им некого было "узнавать" и "разоблачать", суд слушал дело. Он заочно творил расправу над героями ноябрьского восстания против царизма.

Но проформу соблюли: лишь после возвращения с совещания, где одобрили заранее написанный приговор, судьи в печально-торжественных позах встали у стола и слушали, как однотонно секретарь бубнил пустующему залу приговор:

"Руководствуясь высочайшим повелением от 17 июня и 18 сентября 1905 года, сто девятой статьей шестнадцатой книги собрания морских постановлений, пятьдесят первой и сотой статьями уголовного уложения и 311-й статьей Военно-Морского устава, ПРИГОВОРИЛ К СМЕРТНОЙ КАЗНИ — членов Ревкома восставших — Вороницына, Канторович, Циома, Барышева — первых двух через повешение, последних двух — через расстреляние…"

Помолчав немного и покашляв в кулак, секретарь подумал: "Возможно, найдутся грамотеи, которые попытаются поправлять наши формулировки. Мне бы хотелось их знать и посмеяться над их невежеством. Впрочем, черт с ними, если они примастерились все мерить лишь на свой аршин…"

— Дальше, дальше! — прошипел генерал-лейтенант Андреев. И тогда секретарь встрепенулся, начал скороговоркой: "…остальных нижних чинов…Анпилова, Клюбина, Рыжих, Сотникова, Дагаева, Беленко… в числе 193 лишить всех прав состояния, воинских чинов и воинского звания, сослать в арестантские исправительные роты и на каторгу…"

…………………………………………………………………………………

Несколько дней шли облавы: вылавливали осужденных в Севастополе, на дорогах в горы, на ближних и дальних хуторах, в порту.

Ножные и ручные кандалы звенели на осужденных, согнанных в тюрьму.

"Завтра погонят", — прошелестел слух. Да это и по всему было видно: оцепили войсками тюрьму, живым коридором выстроились солдатские шеренги от тюремных ворот до вокзала. Притюремный и привокзальный районы были объявлены на осадном положении, а в порту были выставлены усиленные посты и патрули, так как недавно на баржах и кораблях были обнаружены прокламации, изданные Севастопольским комитетом РСДРП, при этом провокаторы выдали жандармам одного из распространителей прокламаций — машиниста баржи Зайцева.

Скопились полицейские и жандармы у морского арестного дома. Патрули конные и пешие непрерывно двигались вдоль всей дороги от вокзала до Бахчисарая.

За осужденными смотрели в несколько глаз: на каждого, закованного в кандалы, приходилось два солдата с примкнутыми к ружьям штыками.

Руководителей восстания окружили "особым почетом" — каждого посадили в отдельную карету. Справа и слева его сидели конвоиры с револьверами, а за каретой скакали четыре конных казака с саблями наголо.

Севастополь настороженно притих.

И вдруг заревел гудок морского завода. Рабочие повалили на улицу.

"Вставай, поднимайся, рабочий народ!

Вставай на врага, люд голодный!"

Песня гремела на улице, вырывалась, из-за решеток тюрьмы, подготовленная подпольщиками Севастопольского комитета РСДРП. Пели не только политические, замкнутые в камерах по приказу Светловского. Пели также и уголовники, восхищенные смелостью и решительностью очаковцев, их несгибаемой волей.

Гудок все гудел и гудел. Протяжно, торжественно. К нему присоединились другие гудки, забасили гудки кораблей.

Это был салют героям-очаковцам, которые с высоко поднятой головой шли на каторгу и ссылку, полные надежды на победу и на то, что в будущем не будет несправедливых судов и провокаций на всей земле.

22. ЛИСТОВКА