Перекресток дорог.Книга 1

— С отцом мы ходили на прием к благочинному, вот тогда и видел объявление, заучил наизусть, — немного обиженным тоном продолжал Рябчуков. — Это когда меня из Очакова выслали, а в Осколе нигде на учебу не принимали. Ну и отец отдал благочинному весь свой капитал — пять рублей и пятьдесят копеек за записку. По этой записке меня приняли в городское училище. Но обходятся, скажу тебе, очень строго. За день перед твоим приездом пришлось мне голыми коленями стоять у доски на гречихе…

— За какую провинность?

— Алешку-попенка встретил на улице, нос ему расквасил за его мерзости. В прошлом году согласился он за воскресный рубль поджечь нефть в яме с упавшими туда рабочими демонстрантами…

При выходе на Курскую улицу ребята совсем прекратили разговоры. Яростный ветер свистел вдоль улицы, пришлось застегнуться на все крючки и поднять воротники.

Тускло мигали сквозь снежную мглу желтые глаза растревоженных фонарей. На улице в такую рань и непогоду пустынно в этом уездном городе.

Проходя мимо Успенского монастыря, Сашка толкнул товарища:

— Васька, погляди. Чего это городовик на паперти топчется возле двери? Постой, а я к нему подойду. Это же наш сосед…

Стирая что-то с двери рукавом огромного тулупа с висюльчатым воротником, городовой не заметил подошедшего Сашку, почему и перепугано вздрогнул, когда парнишка спросил, пырнув пальцем в приклеенную на двери бумагу с огромным заголовком "ЛИСТОВКА О СЕВАСТОПОЛЬЦАХ":

— Кто же это приконопатил?

— Фу, напужал! Брысь, охальник! — городовой ткнул Сашку носом в сугроб, прошипел: — Не сам ли ты приконопатил сию богомерзкую бумагу? Так я тебя живо отволоку в участок…

— Такими делами не занимаемся, — нарочито плаксивым голосом, притворившись обиженным, возражал Сашка. Он не спешил уходить, отряхивая варежкой снег с пальто и пытаясь рассмотреть текст листовки.

— Убирайся к черту! — зарычал городовой. — И помалкивай, что тут видел…

Ребята помчались мимо монастырских келий, повернули за угол и начали присматриваться, нет ли еще где листовок.

— Гляди, белеет! — Василий первым бросился к забору. Но содрать примерзлую листовку пальцами не удалось. Тогда Сашка Рябчуков подчистил ее с доски лезвием перочинного ножичка, свернул трубочкой и сунул за пазуху рядом с "Солдатской памяткой".

Афанасий Иванович выслушал ребят с доброй усмешечкой.

— Ловко выходит: одну листовку сорвал городовой, другую — гимназисты. А что останется народу читать, если листовки посорвут еще затемно, а?

Сашка с Василием переглянулись, законфузились. Они догадались, что листовки расклеены комитетчиками с ведома Афанасия Ивановича. А чтобы загладить свою вину, предложили взамен одной сорванной написать сто листовок, расклеить их или даже прочесть людям.

— С чтением вы не лезьте, — погрозил Федотом пальцем. — А размножить и расклеить, это можно. Впрочем, ребятки, переписывать листовки можно, а насчет распространения — погодите, я потом скажу дополнительно. Теперь вот что, тебя городовой видел?

— Да я в двух шагах от него стоял, — сказал Василий.

— Тогда вот что, — Федотов отечески ласково положил свою ладонь на плечо Василия и слегка потряс его: — Денек или два побудешь в городе, листовочек несколько напишешь, а потом — выезжай в Воронеж. Зачем же нам отдавать своего человека на зуб полиции… Понимаешь?

У Василия дух захватило от счастья, что сам Федотов признал в нем "своего человека".

— Спасибо, Афанасий Иванович! Я пишу быстро, умею печатными буквами, чтобы полиция почерк не узнала…

— Да ты, брат, настоящий конспиратор, — похвалил Федотов. — Для нас осторожность и предусмотрительность очень нужны… А теперь, ребята, до свиданья! — внезапно прервал Федотов разговор, поглядев на часы. — О выполненной работе докладывайте лишь тому, кто поручил…

Выйдя на улочку, ребята заметили шагавшую навстречу им женщину в шубке и меховой шапочке. Руки засунуты в толстую косматую муфту.

— Держись за мною! — Сашка потянул Василия в сторону. Перепрыгнув полузанесенный снегом ров, они начали рыться в снегу, будто искали пробежавшую мышь. А когда женщина прошла мимо, спросил: — Знаешь, кто это?

— Не знаком, — признался Василий. — Но когда ехал из Воронежа в Оскол, видел ее в вагоне. Один офицер вокруг нее увивался.

— Многие увиваются, — многозначительно подчеркнул Сашка. — Отец у нее несметный богач. За несколько тысяч рублей купил белых жеребцов и держит из в конюшне рядом с козлом, чтобы зверь-ласка (она боится козлиного духа) не сосала лошадиную кровь. А вот эта его дочь, Мария Черных, учительствует в Избищенской школе, неподалеку от Ястребовки. Нашему Федотову помогает, книжки разные из Москвы и Петербурга привозит… Ах, ты, пропал я! — вспомнив что-то и сунув руку за пазуху, Сашка прервал повествование, чуть не заплакал от досады: — Забыл я отдать Федотову "Солдатскую памятку". И теперь уже некогда вернуться к нему, да и нельзя — Мария там…