Перекресток дорог.Книга 1

— Нет, Константин, вам нельзя проникать на заседание суда, хотя дело не за пропуском, — категорически возразила Нина Николаевна, когда Константин Цитович высказал готовность попасть туда и действовать по обстановке, если будет ему обеспечен пропуск. — Я поручу другим функционерам, схожу сейчас же к Юлии Маранцман. Мы будем в курсе всего, что происходит на суде, и наладим через адвокатов связь с Кабановым. Наша задача сейчас — предотвратить импровизированные выступления, которые могут погубить товарищей и всю нашу уже проделанную работу. Нам сейчас нужна выдержка, как никогда. Идите в дом Иванова, занимайтесь с мальчиком, будто ничего не произошло. Я немедленно сообщу, если потребуется в чем-либо ваше личное вмешательство.

Они не заметили, как взяли друг друга за руки, как встретились их глаза, вспыхнули в зрачках особые огни, которым суждено гореть долго-долго. Это чувствовали они оба и понимали по изменившемуся ритму дыхания, по усиленно бьющимся сердцам.

…………………………………………………………………………………

Функционер Леонид Андреев прибыл на конспиративную квартиру возбужденным до предела.

— Мы, Нина Николаевна, решили освободить Кабанова, — сообщил он. — Или освободим или умрем. Никто нас не неволил, сами так решили. Вячеслав Шило будет с нами. Он уже изготовил пять гранат…

— Товарищ Андреев, — ласковым голосом заговорила с ним Нина Николаевна. — Разве вы не знаете, что нам нужны живые борцы, а не трупы? Через наших функционеров мы получили копию инструкции, объявленную конвоирам: они обязаны расстрелять Кабанова при малейшей попытке со стороны к его освобождению. Понимаете, товарищ Андреев, Кабанова расстреляют даже не за его попытку к бегству, а при попытке со стороны освободить его. А это значит, что вы своими благими намерениями принесете Никите Кабанову смерть. Мы сообщили ему содержание инструкции через одного из адвокатов, запретили от имени организации свершать попытку к бегству сейчас, когда он под судебным конвоем. Мы потом его освободим, чтобы он был живым борцом революции. Зачем же превращать его в мертвеца? Да и Кабанов передал, что он согласен с организацией и не воспользуется побегом сейчас…

— А мы все равно рискнем, — настаивал Андреев. — Нас уполномочили рабочие порта. Они не хотят мириться с судебным произволом властей…

— Вот что, товарищ Андреев! — твердым языком сказала Нина Николаевна. — Ваше самовольство мы будем рассматривать как провокацию со всеми вытекающими для вас последствиями. Но если Никита Кабанов даст личное согласие, чтобы вы попытались освободить его, комитет снимает тогда с себя всякую ответственность. Но против его воли вы не смейте!

— А как мы узнаем о его воле? — спросил Андреев, полагая, что этим он поставит Нину Николаевну в тупик, а своей группе развяжет руки для действия.

— Если Кабанов, увидя вас, будет идти с опущенными руками, значит, он согласен, чтобы вы действовали. Если же поднимет руки, немедленно уходите… Комитет позаботится передать ему наш с вами разговор и условия. А Вячеслава Шило немедленно пришлите ко мне.

………………………………………………………………………………….

Временный военный суд под председательством генерал-майора Лопатина приговорил Никиту Кабанова к смертной казни через повешение.

— Осужденный, у вас еще есть возможность сохранить свою жизнь, — сказал прокурор назидательным тоном. — Подайте протест и просьбу на Высочайшее имя…

Кабанов гордо выпрямился, став к прокурору в полупрофиль, и заявил громким четким голосом:

— У врага пощады не просят! Протест подан не будет!

Шагая под конвоем солдат, смертник Кабанов думал: "И так вот все дни моей жизни проходили в тревоге, в опасности, — он хотел бы заткнуть уши, чтобы не слышать шлепающие шаги солдат-конвоиров и частый цокот конских копыт. Шесть всадников с саблями наголо ехали позади, усиливая пеший конвой. Но нельзя преждевременно поднимать руки. Да и кандалы не позволят дотянуться пальцами, чтобы заткнуть оба уха. — Вся жизнь в тревоге. А сейчас особая тревога в груди. Для меня лично вопрос о смерти решен. Разве она лучше от пули в затылок, чем на виселице? Будь я в ответе только перед собою, рискнул бы на побег теперь. Но ведь я отвечаю перед партией и перед товарищами. При моем удачном или неудачном побеге — это все равно для начальства — будут значительно усилены меры охраны тюрьмы. А это значит, что затрудниться или совсем окажется невозможным побег многих. Нет, на такое предательство я не пойду. Да, совесть диктует мне отказаться от побега сегодня, и я откажусь…"

Ступив на Корабельный спуск, Кабанов увидел хорошо знакомого ему боевика Андреева. Догадался, что где-то рядом таятся его дружинники, готовые по сигналу наброситься с револьверами на конвой. На сердце стало радостно, что люди не забыли, готовы отдать жизнь во имя свободы своего товарища. "Разве же можно допустить гибель их в неравном бою и во вред намеченному партией побегу двух десятков политических узников? — сам себя спросил Кабанов. — Нет, пусть жизнь дружинников сохранится для боев в более выгодных условиях!"