Перекресток дорог.Книга 1

…………………………………………………………………………………..

"Гости" ворвались часа в два ночи.

— Где студент?! — разноголосо покрикивали они, угрожая револьверами.

— Какой студент? Я ничего не знаю, — с притворным удивлением отвечала Нина Николаевна, протирая заспанные глаза.

— Ордерок у нас есть, — посверкивая черными очками, пискнул Дадалов. — Если вы скрываете, а мы найдем студента, повесим на ваши запястья стальной браслетик. А ну, посветите, мы обыщем!

Нина Николаевна не сдвинулась с места. Она думала, как предупредить товарищей, чтобы не попали в засаду.

— Оглохла, что ли? — наслаждаясь властью и, как ему казалось, полной безвыходностью этой женщины, грубо сказал сыщик. — Мы ордерок имеем. Актик имеем о вашем моральном разложении… Да вы что молчите?! Не узнали меня? Моя фамилия Дадалов. Однажды студент ускользнул из моих рук, но теперь не вырвется. Говорю вам, посветите!

— Ошалела баба, напужалась, — сочувственно сказал пожилой городовой, взглянув на молча стоявшую Нину Николаевну. Он зажег свечу и, подняв подсвечник со стола, обратился к Дадалову: — Пожалте, я посвечу.

Полная неизъяснимого трепета, Нина Николаевна пошла позади них. Ей вспомнилось, что она скрутила и плотной пробкой засунула в донное отверстие подсвечника один еще не расшифрованный документ. "Когда они застучали, я не успела еще куда-либо спрятать, — мучилась она и ругала сама себя. — Если обнаружат, погашу свечу, вырву подсвечник. А дальше что?"

Обыск ничего не дал, а в днище подсвечника не догадались заглянуть. Но в спальне Дадалов пырнул пальцем в большую стопу газет "ВЕЧЕ", спросил:

— Зачем столько заготовлено?

— Приготовилась оклеить окна на зиму, — находчиво солгала Нина Николаевна, хотя это был крамольный "Солдат", отпечатанный под заголовок благонамеренной монархической газеты "Вече" в конспиративных целях. — Этого еще мало…

— Не-е-ету, сукиного сына! — не поинтересовавшись содержанием "Вече", вышмыгнул Дадалов в коридор. Постукивая палочкой в намет, позвал своих телохранителей. — Во дворе его поищем, в сараях.

Возвратившись снова в квартиру, Дадалов громко щелкнул крышками огромных серебряных часов и сказал, обращаясь к двум городовым:

— Сейчас четыре часа утра. До десяти будете содержать эту госпожу под домашним арестом. В десять можете уйти, но до этого глядите в оба…

"Что же делать? — поглядывая на оставленных в квартире городовых, думала Нина. — Они просидят до десяти, как приказано, а в шесть утра должна Мария и Шиманский зайти за газетами для войсковых частей. Здесь же засада. Да и за нашей газетой и за типографией гончими собаками носятся полицейские и жандармы. Сколько нам пришлось прятаться: из дома 11 на Очаковской перенесли типографию на Одесскую улицу, оттуда — на Хрулевский спуск. Дополнительно созданные типографии с помощью Вадима Болычевцева на Мало-офицерской и на Третьей Продольной полностью провалены. Оставшуюся типографию скрываем частично на пивном складе Полотая, частично в доме Николая Иванова… Если полицейские заманят в засаду Марию с Шиманским, порвется вся наша цепочка. Нет, лучше я сама пропаду, а товарищей не дам в лапы полиции".

— Господа, может быть, поставить самовар и чайком с вареньем побаловаться? — ласково заговорила Нина Николаевна, прервав неприятное молчание. У городовых замаслились глаза.

— Чайку бы можно, — облизнув губы, сказал пожилой городовик. — Помогу вам. Дома мне это свычно, бабе своей помогать…

— Нет, нет, что вы? — возразила Нина Николаевна. — Сама все сделаю.

Проворно налив воды и наложив углей, Нина Николаевна вынесла самовар на крыльцо у открытой двери. Облив щепочку керосином и бросив в трубу, сказала:

— Слышите, как гудит? У меня самовар скорый. Но если хотите, можно полакомиться вишневым вареньем, пока поспеет самовар…

Она подала на стол ложечки и варенье, сама присела на диван. Городовые, чтобы наблюдать за ней, повернулись лицом внутрь комнаты, спиной к открытой двери. На это и рассчитывала Нина Николаевна.

Городовые совсем повеселели. Уплетая ложечками варенье и слушая читаемую им Ниной Николаевной "Ночь под Рождество", они одобрительно покачивали головами, облизывая губы.

Самовар уже начал петь, подшумливать, когда в полосу падающего из комнаты лампового света вступил Петя Шиманский. Его круглое лицо, прозванное среди товарищей луной, сияло, что было признаком удачи. И он бы, наверное, выдал себя и Марию выкриком радости, но Нина Николаевна опередила его: она отчаянно взмахнула рукой, будто отогнала ночную бабочку, щекотнувшую ей висок. Этот жест означал: "Уходите! В доме засада!"

Шиманский бесшумной тенью нырнул за угол, где его ожидала Мария. И они ушли.

В десять утра, успев выпить целый объемистый самовар чаю и поесть две банки варенья, городовые сняли домашний арест…

— Хе-хе-хе, — посмеивались они, выйдя на улицу. — Еще спрашивает Дадалов: где Студент? Хе-хе-хе! К такой милой дамочке не только студент, генерал или профессор не прочь зайти… Хе-хе-хе, ищи там-свищи, где студент?

— ОБЩИЕ СУДЬБЫ