Перекресток Старого профессора

В эту ночь Мона уснула, едва добравшись до спальни и наспех приняв душ. Несмотря на то что она планировала провести ночь за чтением «Великого Гэтсби», сон сморил, едва она коснулась подушки. Во всем теле чувствовалась невероятная легкость, несмотря на огромное количество съеденного за день сладкого. Ну и что, один раз ничего не будет, – утешила саму себя девушка и отплыла в царство Морфея.

Проснулась на рассвете, на улице было еще темно – метель прекратилась. Немного поворочавшись, поняла, что сон ушел. Включив лампу в изголовье кровати, она погрузилась в чтение и не заметила, как на улице рассвело. Над последними страницами книги Мона рыдала – Дейзи, Гэтсби и даже мерзкий Бьюкенген успели стать ей родными. Невероятно. Целая буря эмоций разыгралась внутри, пока она одевалась. Интересно, это все фантазия автора или люди действительно так сильно любили друг друга каких-то сто лет назад. Что же произошло с чувствами сейчас? Почему они свелись к сексу в примерочной кабинке? Разве это любовь?

Мона прогнала от себя мысли, ей не хотелось пачкать ощущения от только что прочитанного романа пошлостью. Нужно обсудить эту книгу с кем-нибудь, иначе ее просто порвет. Наверное, этот Ян ее точно читал, кажется, он сказал, что это одна из его любимых книг. Может быть, получится поговорить?

Быстро умывшись и слегка припудрив лицо, девушка спустилась на первый этаж. Интересно, который час? С утра она не смогла найти свои часы. Кажется, забыла их на кухне, сняв во время выпечки. Неважно.

Упаковав в отыскавшуюся в гардеробе полотняную сумку коробку с печеньем и книгу, Мона выскочила во двор и задохнулась. За ночь весь мир стал белоснежным. Взошло солнце, и теперь снег искрился, словно кто-то щедрой рукой рассыпал по земле хрустальные осколки. Все выглядело новым, нетронутым, таким чистым и совершенным, что ей даже было страшно нарушать эту идеальность своими следами. Неожиданно для самой себя, оглядевшись по сторонам, Мона вдруг плюхнулась в снег и принялась поднимать руки и делать энергичные движения ногами в попытке нарисовать на снегу «ангела».

Девушка засмеялась. Вначале робко, словно пробуя на вкус, а затем все громче и громче. Она и не помнила, когда так смеялась в последний раз. Наверное, в детстве. Для селфи и парней у нее была тщательно отработанная перед зеркалом улыбка.

Она осторожно поднялась и оглядела результат. Осталась довольна. Осторожно, проваливаясь в снег и застревая в сугробах, она направилась к выходу со двора на улицу. Там двигаться уже было проще – кто-то расчистил главную дорогу. На ней по-прежнему не было людей. На то, что они здесь все-таки живут, указывали лишь легкие движения занавесок, когда Мона проходила мимо домов. Ей снова показалось, что она слышит стоны. А в одном из вскриков, вспугнувших чернильную ворону, что-то выискивающую на заледеневшем тротуаре, ей даже послышался голос графини. Но с эгоизмом молодости она отмахнулась от нелепых мыслей – ну чего бы графине кричать?

Путь до библиотеки преодолела буквально за несколько минут. Разбегаясь и скользя по заледеневшей дороге. Поднявшись по скользким ступенькам, тщательно держась за перила, Мона замерла перед массивной дверью. А что, если он не захочет с ней разговаривать? Подумает, что она дура? Выкинет ее печеньки? Она даже сделала шаг назад, уверяя себя, что затея идиотская, но тут же вспомнила любимое выражение отца: «Делай, что можешь, и будь, что будет». Ему оно всегда помогало добиваться поставленных целей. Чем она хуже, в конце концов?

Мона решительно распахнула дверь и чуть не столкнулась с Яном, стоявшим прямо в холле. При ее виде парень вдруг широко улыбнулся, словно ее и ждал, и девушка, приободренная этой улыбкой, вдруг затараторила как сумасшедшая:

– Здравствуйте, я пришла извиниться, так неловко получилось – мне просто очень нужен был Интернет, я не хотела читать ваши личные записи, извините меня, пожалуйста.

– Но вы их прочитали? – глядя куда-то поверх головы Моны, уточнил Ян.

– Я принесла вам печенье. – Вместо ответа она достала из сумки коробку, заботливо упакованную графиней, и протянула молодому человеку, хвастливо добавляя: – Я сама пекла. Попробуйте.

Почему-то ей отчаянно захотелось, чтобы этот бледный парень с глубокими черными глазами по достоинству оценил ее выпечку. Сегодня Ян был одет в темно-синий грубый вязаный свитер, еще больше подчеркивающий его бледность и худобу, и джинсы. Он совсем не походил на библиотекаря, скорее на какого-нибудь писателя или художника или даже преподавателя. Такого молодого, продвинутого, из американского колледжа, как их изображают в кино.

Под натиском Моны молодой человек вынужден был взять коробку с печеньем. Девушка снова полезла в сумку и достала из нее книгу.

– Я прочитала, – сообщила она Яну, пытаясь поймать его взгляд, – у вас есть еще что-то похожее?

– И как вам? – Он проигнорировал ее вопрос.

– Это лучшее из всего, что я прочитала. И мне так жаль было Джея, я плакала в конце, – вдруг просто призналась она.

– Правда? – улыбнулся Ян.