Перекресток утопий

«В „Полдне“ мы пытались представить себе, какой будет коммунистическая планета. Конечно, мы отталкивались от „Туманности Андромеды“, завидовали Ивану Антоновичу в том, что ему удалось создать такую замечательную картину будущего. Нам она представлялась очень полным отражением самых современных представлений научного коммунизма. Но нам там не хватало людей! Мы считали, что „завтрашние“ люди будут похожи на нас, недаром один из рассказов мы так и назвали „Почти такие же“. А если говорить совсем откровенно, то мы пытались представить себе наших друзей, молодых ученых, как бы они могли жить и работать, если бы у них было всего в достатке, аппаратуры и прочего, не надо было бы беспокоиться о хлебе насущном и думать об угрозе ядерной войны… Какие великие дела они могли бы сотворить!..»

И действительно мы находим в романе симпатичных людей, среди них космонавт-разведчик Леонид Горбовский, может быть, любимый герой Стругацких. Кочуя из романа в роман, он будет помянут и в одной из их последних книг. «Почти такие же» — ключ к роману и вообще к первым произведениям Стругацких. В своем желании приблизить «их» к «нам» или «нас» к «ним», авторы, например, снабжают героев современной лексикой. Мальчишки у них выражаются так: «Как вот врежу!», «Но, но, втяни манипуляторы, ты!», за что авторы получили критический выговор: будущие школьники и вправду вряд ли так будут изъясняться. Но это сознательный прием, заостренный против стерильной речи героев Ефремова, который, лишив их «так называемого остроумия», сразу же превратил в напыщенные рупоры идей, лишенные чувства юмора, которое, надеюсь, умрет только с последним человеком.

Впрочем, если не считать речевых красот, жизнь героев «Полдня» мало похожа на нашу. Хотя от изображенного в «Туманности…» изображенное в «Полдне» отделяет, видимо, несколько веков, уровень благосостояния и научно-техническая мощь Земли уже достигнуты неменьшие. Планета благополучна и благоустроена во всех отношениях, что авторы специально подчеркивают, иногда двойной чертой:

«Никакие стихийные бедствия, никакие катастрофы не грозили теперь планете недородом или голодом… Проблема питания перестала существовать так же, как никогда не существовала проблема дыхания»…

Но, как известно, недостатки суть продолжение достоинств. Чрезмерным покоем и статичностью веет от этого благополучного мира, где самые острые конфликты возникают от того, что озорники-кибернетики заложили в разумную машину заведомо неразрешимую задачу и развлекаются, наблюдая за мучительными потугами старательного компьютера решить ее, за что и были поколочены стареньким руководителем палкой в первом издании и оттасканы им за бороды во втором. Есть результаты, но нет процесса, есть великие дела, но нет никаких осложнений, не над чем ломать голову. Описывается, например, школа, похожая на ефремовскую, и более живо описывается, но принципов ее организации мы не узнаем, а потому нет оснований спорить, соглашаться, заимствовать. Вероятно, нам интереснее и важнее узнать про творимое будущее, проследить бесконечный процесс приближения к истине, увидеть пути, ведущие к ней.

Нет, не нашли себя Стругацкие в этом жанре. Не получилось у них Большой Утопии. Утопия предполагает изображение инфраструктуры идеального общества — образование, воспитание, семья, мораль, власть, экономика… Логические конструкции утопий почти всегда входят в противоречие с изображением индивидуальных судеб, недаром существует устойчивое мнение, что утопия не относится к ведомству художественной литературы. А Стругацкие ощущали себя художниками, старающимися преломить глобальные тревоги через конкретные человеческие судьбы.

Поворотной для Стругацких стала повесть «Попытка к бегству» (1962 г.). В ней они впервые для себя нащупали новый вид конфликта и новый тип фантастического героя.

Начало повести кажется продолжением «Возвращения», там изображается такой процветающий мир, в котором отдельные «частники» имеют личные звездолеты и могут проводить отпуск на необитаемой планетке за тридевять созвездий.