Перекресток утопий

Что ж, говорить о героях приходится не в первый раз, и, как ни странно, сказочный «Понедельник…» тоже дает такую возможность… Со всех концов света и со всех веков в провинциальный северорусский городок собрались чародеи и волшебники. При всем его разноличии шумный интернационал отмечен заметными советскими чертами. О, это высококвалифицированные маги! Они могут проходить сквозь стены и превращать окружающих в пауков, мокриц, ящериц и других «тихих животных», они преуспели в дрессировке огнедышащих драконов, ловко управляются аж с нелинейной трансгрессией, но их братство оказывается беспомощным перед Административно-командной системой, которая, правда, в те годы еще не знала, что она так называется. Я вовсе не предполагаю, что персонажи Стругацких могли бы стать предвестниками перестройки, это, конечно, не компетенция волшебников, речь идет всего лишь об их взаимоотношениях с руководством Института чародейства и волшебства, для которого Стругацкие придумали очаровательную аббревиатуру — НИИЧАВО. Штатные маги покорно подчиняются замдиректору по АХЧ Камнеедову, дураку и бюрократу, стоят в очереди за получкой, принимают как должное неизбежность соблюдения множества нелепых инструкций и правил внутреннего и внешнего распорядка, а — главное — вынуждены терпеть в своей честной трудовой семье таких невежд, как профессор Выбегалло, изъясняющийся на трогательной смеси французского с нижегородским, хотя прекрасно знают цену этому деятелю отечественного просвещения. Видимо, есть силы, перед которыми пасует и черная, и белая магия. Кель сетуасьен! — как выражается профессор.

Отметим мимоходом, что образ лжеученого-демагога создавался Стругацкими тогда, когда его отчетливо просматриваемые прототипы и в науке, и в литературе еще котировались среди власть предержащих.

Неважно, что сотрудники института заняты магическими разработками, по сути дела это обыкновенные «физики из ящика», которые настолько увлечены своим делом, что именно им выходные дни кажутся досадной потерей времени. Даже в предпраздничную ночь они рвутся к приборам. И в этом их личное счастье, смысл их жизни. Если угодно — они «почти такие же», как герои «Туманности…»

Мы уже упоминали о преследованиях, которым Стругацкие подвергались в 60-70-х годах, но вот пришли новые времена, появилась новая генерация критиков, которые сочли первейшим долгом поставить неразумных шестидесятничков на место, и в двух «толстых» и, кстати, прогрессивных журналах — «Новом мире» и «Знамени», ранее в упор не замечавших фантастики, одновременно появились статьи, в сущности сомкнувшиеся с партийными разносами прошлых лет, хотя, на первый взгляд, они написаны с других позиций. Но параллельные в очередной раз сходятся. Если раньше писателей уличали в недостаточной, что ли, коммунистичности, то ныне выясняется, что они были чрезмерно коммунистичны. Автор последнего умозаключения исходил из предположения, что все их произведения — части единой утопии, нечто вроде скопления небольших «Туманностей Андромеды» и, понятно, был недоволен тем, что утопия получалась странной. Но как же ей не быть странной, если она вовсе и не была утопией.

Мы уже говорили о том, что элементы утопии у Стругацких действительно «имели место» и что книги с «элементами» мне не кажутся их удачами, но, конечно, ни перед людьми, ни перед Богом Стругацкие не повинны в тех грехах, которые пытались навесить им на шею нынешние юные торквемады и торквемадши. Даже в массовом бегстве сотрудников НИИЧАВО с новогоднего застолья критикесса из «Знамени» усмотрела нечто предосудительное. Нечего, мол, восхищаться этими полоумными, лишенными нормальных человеческих наклонностей. Они бездуховны, безжалостны в научном рвении, у них не может быть ни друзей, ни любимых, они дошли до того, что — подумать только! — потеряли всякое представление об осмысленном отдыхе.

А не я ли сам упрекал в научной одержимости героев Гора? Но, во-первых, персонажей Стругацких в аморалке или бездушных поступках обвинить нельзя. Улизнуть от выпивки — это совсем не одно и то же, что отказаться от собственного сына. А во-вторых, все зависит от того, как подать своих героев, какое у самого автора к ним отношение. Можно ли сказать, что Гор любит своих питомцев? Может быть, и да, только сообщить нам он об этом позабыл. Наверно, потому они и выглядят бездушными педантами. Стругацкие же не скрывают, что влюблены в научных друзей, они откровенно любуются их молодым задором, их увлеченностью, которая вовсе не мешает им быть и веселыми, и остроумными, и общительными, несмотря на безраздельную преданность науке.