Перекресток утопий

И вот, кажется, такая непредвиденная опасность придвинулась к Земле. Но прежде чем принимать контрмеры, Экселенц и его помощники должны решить: а действительно ли это опасность? Перед читателями, как и перед героями произведения, возникла загадка — чего же хотели, чего добивались неведомые силы, которые еще в эмбрионах запрограммировали развитие нескольких десятков землян и «заклеймили» их иероглифом-тавром. Что случилось бы, если бы хотя бы один из отмеченных, тот же Лев Абалкин, добрался бы до заветного саркофага, где был спрятан шар с «его» знаком, — Всемирная Катастрофа или, наоборот, Всеобщее Озарение?

В этой повести авторы не дали разгадки, не дали принципиально. Можно сказать, что в умолчании и состоит главный замысел «Жука…»: как должны действовать люди, когда необходимо принять ответственное решение при явной нехватке или полном отсутствии информации. Выбрать ли путь осторожничания — лучше непонятное и загадочное уничтожить, чем рисковать? К такому решению склоняется начальник КОМКОНа. Противоположную позицию — ничего не запрещать, а там будь что будет, — занимает доктор Бромберг.

Психологически наши симпатии, возможно, окажутся на стороне Бромберга, ведь слово «перестраховка» — почти что ругательство. Но, если призадуматься, то окажется, что все не так просто и, может быть, мы придем к выводу, что не столь уж неправ был куратор безопасности, пошедший на преступление, чтобы оградить людей от неведомой угрозы. Преступление тяжелое и прежде всего для него самого: ведь уверенным в том, что убитый им молодой человек заслуживал смерти, он не мог. Он решился преступить закон. Надо обладать большой мудростью, мужеством и самоотверженностью, чтобы совершить то, что совершил Сикорски. И гипертрофированным чувством ответственности.

Перед первым атомным взрывом знаменитый итальянец Энрико Ферми держал с коллегами веселенькое пари: вся ли земная атмосфера загорится после взрыва или пожар ограничится областью Лос-Аламоса. Если существовало хотя бы малейшее опасение, что вся, может быть, кнопку не следовало нажимать? Но она была нажата: человечество склонно бодро шествовать по маршруту, пропагандируемому бодрым старичком Бромбергом, а не прислушиваться к предостережениям осмотрительных кассандр. Опять модель.

Через несколько лет в повести «Волны гасят ветер» (1985-86 г.г.) авторы решили раскрыть читателю старую тайну. Мне кажется, что они это сделали напрасно. Ответственность выбора, о которой шла речь в «Жуке…», звучала бы сильнее и убедительнее, если бы тайна иероглифов так и осталась нераскрытой. Пусть бы каждый придумал свое объяснение. Это ведь не детектив, где непременно должна присутствовать разгадка на последней странице. А те, совершенно иные, самостоятельные задачи, которые авторы поставили перед собой в «Волнах…», не худшим образом могли быть решены и без обращения к трагическим событиям предыдущей повести.

Однако, как бы я ни огорчался, авторы и на этот раз решили по-своему. Так кто же все-таки являлся причиной и тех давних, и свежих, но столь же непонятных, необъяснимых феноменов, которые скрупулезно собирает и исследует дотошный Тойво Глумов. И когда мы вместе с ним все больше и больше приходим к убеждению, что все это и вправду проделки неких галактических Странников, тайком шастающих по нашей планете, то начинаем испытывать нарастающее разочарование — как, неужели ответ будет столь обыден? Опять изрядно надоевшие инопланетные пришельцы, которые служат универсальной отмычкой к любым нагромождениям загадок. Прилетела летающая тарелка, и сразу все неясности стали ясностями, хотя такое разъяснение ничего не разъясняет.

Впрочем, даже если бы Стругацкие остановились на этой гипотезе, было бы несправедливо не заметить, что они проанализировали подозрения героя основательно, и прежде всего опять-таки по нравственным параметрам. Еще и еще раз они допрашивают себя и нас: добро это или зло, морально это или аморально, если высшая цивилизация вмешивается в дела низшей, пусть с благородными намерениями, но, разумеется, без ведома опекаемых. Неблагодарные могут не оценить проявляемой заботы. И что тогда делать — принуждать их к счастью силой, как рекомендовали еще Херасков и Белинский? Тойво категорически выступает против любого вмешательства. Вот какой примечательный диалог происходит у него с женой:

«— Никто не считает, будто Странники стремятся причинить землянам зло. Это действительно чрезвычайно маловероятно. Другого мы боимся, другого! Мы боимся, что они начнут творить здесь добро, как ОНИ его понимают!

— Добро всегда есть добро! — сказала Ася с напором.

— Ты прекрасно знаешь, что это не так…»