Перекрёсток миров (СИ)

  А я. Я, когда посмотрелся в тихую гладь лесного пруда, чуть в воду не свалился, и воздал такую хулу, но ладно, скажу лишь, что в жизни не видел такой бандитской рожи, что отобразилась на водяной глади. Ну и страшная же физиономия: борода чёрная, дикие глаза, и всё это в обрамлении густой копны волос. Кое-как, но обрезал я эти локоны и стал похож не на чудище лохматое, а на чудище, общипанное и обгрызенное, впрочем, это было необходимо, ничто не должно было мешать обзору, тем более в бою.

  Но не это главное. Мы остались втроём, как тогда, когда только начинали, и будущее было покрыто мраком. Кто-то может возразить, мол, легко всё складывается, препятствия рушатся одно за другим, было зло и не стало его, может и так, только не забывайте, будущее всегда имеет несколько путей, и то, на какую дорогу вы свернёте, определит судьбу вашу или мира.

  Иногда, сидя у костра, я думал, как мало человеку нужно для счастья, когда ты получаешь это малое - ты счастлив, а когда получаешь больше, счастлив в двойне. Человек же ждущий, когда ему принесут на блюдечке луну с небес, рискует всю жизнь провести в напряжённых ожиданиях.

  Так мы и шли. Вечерами, когда мы останавливались на ночлег, из лесу, крадучись, весь на стороже, выходил пёс, всегда с окровавленной добычей в зубах. Он съедал её в полном одиночестве, кидая свирепые взгляды на всякого, кто имел неосторожность к нему приблизиться. Наблюдать за ним было даже интересно. Ни разу он не принял подачки, равнодушно обходя угощение, и всегда добывал пищу сам. Мы думали, как его назвать, но так и не придумали, поэтому звали его просто - пёс. Ему, правда, на это было совершенно наплевать, он делал, что хотел, и не обращал на нас ни малейшего внимания, если мы ему не мешали. Такого гордого и своевольного пса я ещё не встречал.

  Лето было в разгаре, и после коротких сумерек наступала ночь, тёмная, с яркими кристаллами звёзд в вышине. Хорошо было отвлечься от суеты, и пока остальные занимались костром или ещё чем-нибудь, отойти, вытянуться, где-нибудь на поляне, чтобы ничто не загораживало небо, и смотреть, как метеоры чертят свой путь в чёрной бездне, сгорая в атмосфере, слушать стрекотание сверчков, вперемешку с голосами ночных птиц. Тогда, наедине со всем этим, ко мне приходил покой, ради этого стоило жить.

  Так постепенно восстанавливалась прорванная цепочка, объединяющая нас с бесконечной вечностью, хрупкое равновесие, словно возвращаешься в родной дом, после долгого изнурительного странствия, и вселенная как долго терпящая мать, дающая напиться родниковой воды, убаюкивает меня, тихо успокаивая раздёрганные людьми нервы. Впрочем, что я говорю, это каждый знает и так.

  Земля остывает, и в наступившей тишине слышно как шелестят тоненькие стебельки, выбиваясь из-под лесного дёрна. Лежишь так, вдыхаешь тёплый аромат земли и забываешь обо всех проблемах, все они становятся такими ничтожными, стыдно подумать, забиваешь мозг ерундой, и теряешь драгоценные секунды отпущенной жизни, распыляя их в ничто. Постепенно сон овладевает мной, и, помня об осторожности, поднимаешь расслабленное тело с земли, и входишь в круг света, под защитой которого укрылись друзья. А на утро снова в путь.

  Кое-как продрав глаза, стряхнёшь с себя свежие капли росы, потянешься, как следует и в дорогу. Сначала идешь, пошатываясь, досыпая на ходу, ёжась в утренней прохладе, и тихонько проклиная промозглый туман, укрывший лесные тропинки. Постепенно небо начинает розоветь, и, наконец, наступает рассвет, лес просыпается, всё оживает, и тишина вдруг взрывается неутомимым птичьим гомоном.

  По дороге сорвёшь ягод или яблоко, и, отведав кислого сока, окончательно просыпаешься. Когда встаёшь так рано, день будто становится вдвое длинней и к полудню, отмахав километров пятьдесят, останавливаешься на обед.

  Скоро костёр трещит во всю, и языки пламени жадно облизывают сухое дерево, тщетно пытаясь дотянуться до шипящего куска сочного мяса.

  Порою нам встречались на пути брошенные деревни. В полях росли сорняки, и покосившиеся крыши обветшалых домов грозили обвалиться на землю. Мы к этому успели привыкнуть, знали, что жители снялись с мест и разбойничают по лесам. Грустно было слышать тоскливое завывание ветра в печных трубах. Маленькие вихри кружились на пустынных улицах, осаждая на порогах домов тонкие слои пыли. Царившее кругом запустение хоть и было нам на руку, вызывало тревогу и беспокойство. И когда в стороне от дороги, мы увидели живого человека, то все почувствовали облегчение, Велес даже удовлетворённо чихнул и улыбнулся.

  - Сейчас, ещё минутку, он нас увидит, и бросится приветствовать избранного, - проворковал он довольно, и принялся теребить бороду.

  - Будем надеяться, когда он нас увидит, то не убежит сломя голову, - сказал Гаят.

  Однако человек сидел на месте, не выказывая никакого беспокойства, и спокойно наблюдал за нами.

  - Всё-таки население в последнее время значительно обнаглело, нет, вы посмотрите, даже не чешется!

  - Мир тебе добрый человек.