Перекрёсток судеб

Несколько десятков солдат вгорячах бросились в воду, чтобы переплыть широкую канаву, и тут же пожалели о своём порыве — под водой, как оказалось, их ожидал сюрприз — острейшие колья, протыкающие тело как копьём. Собственно говоря — это и были копья, вбитые в дно, и когда солдаты, отягощённые кольчугами и оружием, начинали погружаться, они нанизывались на острия, истошно крича и взбивая кровавую пену. Во рву осталось около сотни нетерпеливых бойцов — это были солдаты в лёгкой броне, в основном арбалетчики и мечники. Тяжёлые копейщики в мощной пластинчатой броне с большими щитами не рискнули сунуться в ров, и теперь стояли под градом стрел, прикрывая себя и товарищей, набрасывающих на ров заранее приготовленные длинные шесты и брёвна.

Задержка стоила армии ещё не менее сотни солдат, расстрелянных как на тренировочной площадке. С высоты стен удобно выбирать цель и трудно промахнуться, когда бьёшь по густой толпе. На стене потерь почти не было, стрелки били почти наугад, не прицеливаясь и особо не высовываясь за парапет — так приказал Геор, однако их стрелы почти всегда находили цель.

Наконец, армия навела мосты, и с яростными криками толпа понеслась к стене, подымая длинные лестницы со стальными крючьями, цепляя их за край. Арды тут же схватили длинные шесты с развилкой на конце, и начали сталкивать лестницы вместе с взбирающимися по ним солдатами.

На штурмующих полетели камни, разбивая головы, ломая кости, сбивая с лестниц вниз, прямо на своих товарищей. Через считанные минуты внизу образовался вал из шевелящихся и замерших окровавленных тел — сотни, и сотни солдат. Однако живые латники, увлечённые единым порывом, не замечали, как над полем боя проносится серп богини Смерть, собирая обильную жатву. Они были будто пьяны, и всё, о чём думали — лишь бы добраться и разорвать тех тварей, которые пытаются противиться их натиску.

«Твари» тоже впали в боевой экстаз — арды рычали, визжали, завывали и радостно хохотали, когда очередной булыжник разбрасывал жёлто — красные мозги солдата по баррикаде из трупов, или пущенная стрела выходила из затылка солдата, только сегодня утром мечтавшего вернуться к своей матери в деревню.

И с той, и с другой стороны люди потеряли человеческий облик, превратившись в диких зверей, одержимых манией убийства.

Убить! Убить! Убить! — больше никаких мыслей, никаких желаний. Убить — и не быть убитым, вот что было важно сейчас, сию минуту!

Несмотря на то, что защитники скинули больше половины лестниц, часть всё-таки удержалась, и по ним полезли латники, держа в руках обнажённые мечи. Щиты отброшены — со строевыми щитами по лестницам не полазишь. Защитники крепости тоже бросили щиты — двумя руками бить топором сподручнее, а на стене особо не развернёшься.

Первые солдаты с рёвом ворвались на стену, и тут же полегли, изрубленные, проколотые, рассечённые. Арды сплеча рубили топорами — могучие, высоченные, закованные в сталь воины. Они были похожи на лесорубов, мерно опуская и поднимая топоры, наточенные до бритвенной остроты. Удара топора не выдерживали никакие доспехи. Даже если лезвие не прорубало пластину брони, оно вминало её в тело так, что под ней оставалось месиво из мяса, костей и крови, не способствующее весёлой и радостной жизни.

Жересар никогда не дрался в битве, и уже тем более — против тех, кого он лечил всю свою сознательную жизнь. Первый налетевший на него солдат едва не убил лекаря — увидев солдатскую форму, Жересар замер, подняв топор, и если бы не девушка из Теней, всадившая длинный клинок в грудь врага, мог остаться без головы.

— Ты чего застыл?! — девица врезала по плечу лекаря так, что пошёл звон, будто она ударила не в покрытое кольчугой плечо, а в кузнечную наковальню — бей, не стой! Другой раз я могу не успеть!

Жересар выругался и вышел из ступора, выбросив из головы все мысли о том, что он бьётся против «своих». Осталось лишь желание хорошо сделать свою работу. А теперь его работа была — убивать!

Следующий взобравшийся по лестнице солдат получил сокрушительный удар громадным топором лекаря. Полукруглое серебристое лезвие мелькнуло в воздухе, и врезалось парню в левую ключицу, прошло сквозь пластинчатый доспех, будто сквозь трухлявый пень, вышло под правой рукой, развалив тело на две части.

Кровь залила Жересара с ног до головы, брызнув горячим солёным фонтаном, как если бы бог войны совершил ритуал приобщения некогда мирного лекаря к воинскому делу.

Лекарям было запрещено брать в руки оружие, когда они находились на службе в армии. Их не убивали, а брали в плен и потом выкупали, или обменивали на своих. Потому сейчас для Жересара было дико то, что с ним происходило, и он уже не чувствовал себя тем Жересаром, каким был когда-то. Впрочем — он уже давно стал другим, оставалось сделать последний шаг, и он сделал его.