— В том смысле, что я не могу четко определиться. Сперва… как же я люблю говорить «сперва». Так вот, сперва я как рассуждал… Раз я утратил мужские функции, то если буду запрещать тебе спать с другими, рано или поздно мы разведемся. С другой стороны, это не может спасти наш брак, разве что только смягчит ситуацию. Моя тактика называется «прожил день, и ладно», по крайней мере до тех пор, пока Дачжи не станет чуть старше. Собственно, поэтому я и не хочу сейчас бросаться за билетами. Если рано или поздно ты от меня уйдешь, а я, как рабочий человек, не смогу заботиться о сыне, то для него все равно будет лучше остаться с бабушкой и дедушкой. Если сейчас они не привыкнут к нему, а Дачжи — к ним, то потом, в случае чего, они с ним не справятся. Я прекрасно понимаю, чем ты там занималась, но я терпел и даже покрывал тебя, всячески пресекая разговоры на эту тему. Каждый раз, когда ты по ночам возвращалась домой, я хоть и лежал с закрытыми глазами, но на самом деле не спал. Иногда я целые ночи проводил без сна, все вспоминал ночное небо в деревне, особенно когда оно усыпано звездами, красотища… А иногда втайне молился за тебя, чтобы ты, не дай бог, не подхватила какую-нибудь болячку или не попала в какую-нибудь передрягу. Некоторые вещи, пока на них смотришь сквозь пальцы, никому не мешают, но едва на них посмотришь другими глазами, они встают поперек горла, загоняют в угол и уже не дают возвратиться к нормальной жизни. Я как мужчина и твой муж имею к себе уважение и требую уважения от тебя. Что было, то прошло, но к чему без конца попадаться в лапы полицейских?
— Я завяжу с этим, хорошо?
— Можешь и не завязывать, только не продавай себя за деньги. Ты еще молодая, как только найдется подходящий кандидат, уходи, только сделай милость, дай об этом знать заранее, чтобы у меня не случилось разрыва сердца.
— Пусть я и занималась этим, но только ради денег, на душе у меня всегда было очень гадко. Каждый раз был настоящей пыткой. Только когда я представляла на месте клиентов тебя, мне становилось хоть немного легче. Не важно, с кем я спала, в моем сердце всегда был только ты.
— Вот уж не думал, что кто-то будет выполнять эту работу вместо меня.
— Ты сам в этом виноват.
Ван Чанчи тут же подумал о Линь Цзябае, ему казалось, что все его беды были ниспосланы именно им. Как же ему хотелось его убить! Он снова стал копошиться в своем сознании, спрашивая себя, намеренно ли он упал с лесов в тот первый раз. Тогда Сяовэнь как раз попала под влияние Чжан Хуэй, которая уговаривала ее на аборт, чтобы заработать денег на несколько лет вперед. Может быть, таким образом он хотел воспрепятствовать аборту и разбился нарочно, из-за денег, с расчетом получить компенсацию? Придя к такой мысли, Ван Чанчи надолго задумался, словно оказался на распутье; столкнувшись с какой-то трудностью, он колебался, не решаясь вынести окончательный вердикт. И все-таки он признал, что такого сделать не мог. Никто не будет жертвовать своим мужским достоинством ради нескольких десятков тысяч юаней. Тем более, что он уже давным-давно изведал на себе лицемерие и отговорки начальства. Кто бы гарантировал ему, что за увечье он получит компенсацию? Такое бывает лишь в сказках. Поэтому он лишь сильнее почувствовал ненависть к Линь Цзябаю. Если для Ван Хуая источником сил и смелости была надежда, то для Ван Чанчи источником энергии стала ненависть.
Оказавшись в горной долине, Ван Дачжи не переставая плакал. Даже во сне он то и дело всхлипывал, словно никак не мог отойти от испуга. Его рев, сравнимый с гудками клаксонов, с грохотом моторов, с музыкой и песнями, с урчанием холодильника и кондиционера, со звонком велосипедов, казалось, вобрал в себя все, какие только можно, звуки города. В результате тихая деревушка утратила былое спокойствие, и ее жители, дотоле засыпавшие как убитые, теперь вдруг стали страдать бессонницей и мучиться всякими мыслями. Лю Шуанцзюй, кроме того, что кормила внука рисовым и коровьим молоком, не переставая возжигала у домашнего алтаря свечи, молясь о том, чтобы предки признали малыша своим.